задницей, а у нас в городе и княжеский сынок бы за такое огрёб. Не посмотрели бы, в какой семье родился — всыпали бы.
— А у тебя глаза на затылке? — у него тоже появились язвительные нотки. — Обещал — подарю. Ты останешься?
— У меня глаза на затылке, а у тебя уши на пятках! — фыркнула я. — Говорила же — нигде я не останусь. Сам посуди — мне-то здесь что делать? По лесам за белками гоняться? Я не привыкла мыться в корыте и ходить полуголой. Я хочу нормальную жизнь и нормальную семью. А что мне с тебя? Княжеский титул на хлеб не намажешь. Потом ты возьмёшь себе жену из своих, будешь её ублажать, чтобы зачать наследника, а я что — избу вам мыть да колыбель качать? А все встречные мужчины из вашего племени будут походя щипать меня за…
— Никто тебя и пальцем не тронет, — он прижал меня к себе, и я закусила губу, потому что никто и никогда не был со мной так близко. Разве что мама… но не так. Я чувствовала тело Варга, все его выпуклости, сквозь платье, нижнюю рубашку, бельё — три слоя бессмысленно тонкой ткани. — Что тебе здесь делать? У нас живут, как и там, в городе. Не прячутся, как вы, за мёртвыми словами и стенами. Здесь мы делаем, что считаем нужным, что хотим. Я хочу тебя.
— Вы делаете, что хотите? Не все, Варг. Ты, твой отец и братья — возможно. Но ты не видишь всей картины…
— Я знаю, что такое картина. У нас есть, — вдруг сказал он, а я подавила смешок.
— Дари свой подарок, Варг, и я вернусь к отцу. Мы слишком разные.
— Я зову тебя в чэвэнь, — сказал он, одновременно с сердитой наивностью ребёнка, уверенного, что всё в этом мире должно происходить по его указке, и с невероятно подкупающей искренностью. — Как ты можешь отказываться, я…
— Ты меня два раза в жизни видел!
— Что с того? Я знаю о тебе всё, что мне нужно.
— По запаху? — хмыкнула я. — Я так не умею. И не хочу, знаешь ли. Мне словами понятнее.
Волкулак чуть-чуть отодвинулся, а потом я почувствовала, как он сдвигает мои волосы в сторону. Тяжелые холодные камни легли на грудь.
— Что это?!
— Подарок. У нас их называют «огонь болот». У вас — княжеит.
— Спасибо. Они будут напоминать о тебе, Варг. Жаль, что ничего не видно… Какого они цвета?
— Как кровь.
— Верю на слово. Ну, мне…
Я хотела сказать, что мне пора идти, когда почувствовала его губы на шее. Губы, язык — горячий и влажный, он вылизывал мою кожу. Словно там, за спиной был всё-таки зверь. Словно я мёдом была вымазана.
— Не делай себе больно об меня, — хрипло прошептал он, вдавливая меня в стену. — Я не хочу, чтобы тебе было больно. Я могу дать тебе попробовать мою кровь, у нас так делают, если женщина боится или противится, говорят, что от вкуса нашей крови женщина теряет разум и опьяняется вожделением, но мне так не нравится. Тебе просто будет хорошо. И ты сама захочешь остаться.
— Нет! — выдохнула я, ощущая непривычную тяжесть чужого тела. Ткань треснула — Варг явно ничего не знал о крючках и пуговицах. — Не надо, уйди!
— Ты говоришь слова, и я слышу их прекрасно, — шептал мне на ухо Варг. — Но слова ничего не значат, они как пустой ветер. Я сказал, что чувствую твой запах. Ты тоже хочешь меня. Ты моя. Чэвэнь.
— У нас женщина должна… с мужем только! — я всё ещё толкала его в грудь локтями. — Уйди! Отойди, ну нельзя же так! Не трогай!
— Будешь моей чэвэнь. Одной, единственной, других не возьму, обещаю. Это почётно, особенно для двуногой! Я уговорю отца…
От возмущения я даже перестала вырываться.
— Ах, ты уговоришь?! Своего отца, но не моего! Я ничего, кроме имени, о тебе не знаю, как я могу остаться? Кем?! Твоей личной подстилкой? А потом твой отец найдёт тебе ту, что сможет родить, и я буду день-деньской смотреть, как растёт живот у твоей нелюбимой, но счастливой и гордой гаирэ, к которой ты, конечно же, ничего не чувствуешь? А потом я буду ложиться с тобой в одну постель…
— Да. Будешь. Каждую ночь.
Он был сильнее и тяжелее, очень тяжелый, словно сам вырезан из проклятого княжеита. Платье было порвано безвозвратно, всё остальное под ним — тоже. Не помню, как и что он кинул на солому на полу, как уложил на неё меня. Отдельные соломинки кололись, но их я почти не чувствовала. Пыталась оттолкнуть, пнуть, расцарапать Варга — но какое там.
«Ты такая же, как и я. Горячая…» — говорил он мне ранее днём, но он-то был не просто горячим — раскалённо-жарким. Немыслимо жарким. От беспомощности я взвыла — и укусила его в плечо, не до крови, конечно, а он в ответ только зарычал:
— Сделай так ещё раз, Тиль.
— Не зови меня собачьей кличкой!
Я не хотела того, что случилось дальше. Не хотела, но…
Не совсем так.
Я не хотела огорчать отца и брата. Не хотела чувствовать себя грязной, падшей и прочее — всё то, что мне внушалось с самого детства, о том, что девушке должно беречь свою честь, чистоту, хранить себя для мужа, о том, что можно, а что нельзя. И всё, что я сказала Варгу, было справедливо, я действительно так и думала.
Но одновременно — я не могла винить его во всём целиком. Он не втаскивал меня силой в урту. В том, что случилось дальше, была и моя вина.
* * *
Его тело было прижато к моему, так плотно, что груди стало больно. Горячий, но совершенно сухой, без бисеринок пота, дав мне немного подёргаться, он зажал меня, распластал по полу, точно засушенный лист. Надо было продолжать бороться, визжать и вырываться, возможно, попробовать использовать что-то из чаровского арсенала — да хоть бы и поджечь проклятую солому! — но, глядя ему в лицо, я ничего этого не сделала. Чёрный зрачок в жёлтых, как спелые груши, радужках казался подвижным, он то сужался до змеиной щёлки, то растекался бесформенной кляксой, и эта безумная пульсация срезонировала со стуком моего глупого сердца.
Осторожно и медленно Варг освободил мою руку и погладил меня по лбу, стряхивая прилипшие волосы, погладил по скуле и по плечу. Наклонился — и лизнул в губы, раздвигая их, заставляя разомкнуть сжатые зубы. Потом ещё и ещё… Я
