из которой я ее когда-то забрал!
Я хватаю телефон и звоню Юльке.
Она отвечает не сразу. Говняется! Строит из себя обиженную. И когда я уже почти совсем озверел в трубке раздается прохладное:
— Я же сказала, не звони мне, Ковалев!
— Ты дома? — мне все равно, что она там питюкает.
— Да, но…
— Жди. Сейчас приеду!
— Сереж, — она что-то там еще удивленно мычит, но я уже не слушаю.
Выбегаю из разгромленной квартиры так, словно за мной черти гонятся.
Глава 3
А дальше началась новая жизнь. Такая охрененная, что я только удивлялся, зачем столько времени потратил впустую. На какой-то брак, с какой-то белобрысой идиоткой. Ведь можно каждый день новую. Наслаждаться разнообразием, новыми телами, прикосновениями, новыми эмоциями, которых теперь через край. Девки сами льнут, как кошки, стоит только поманить кредиткой. Мне не жалко. Я делаю красивые подарки, вожу по лучшим ресторанам в центре города. Мне теперь не надо скрываться. Я теперь никому ничем не обязан, и могу жить в сое удовольствие, так как того достоин.
Я нанял клининговую компанию, чтобы они вывезли из моего дома весь хлам из прошлого и отмыли квартиру так, чтобы духу бывшей жены там не осталось, ни единого волоса.
В новой жизни нет места старому барахлу. Это все в прошлом.
После Юли была чернобровая Вика. Худая как палка, но такая гибкая, что ноги за голову могла себе заправлять. Я с ней такое вытворял, что и рассказать стыдно. Каждую ночь вытравлял из себя воспоминания, стирая из памяти бывшую жену.
Потом Ленка с шикарными губами и не менее шикарными сиськами. С ней мы укатили на неделю в Доминикану и занимались сексом прямо на побережье, на белом песке, под шум океана.
Потом Катя, потом Оля, потом еще одна Юля, потом близняшки Даша и Маша, потом кто-то еще. Я уже даже имен не запоминал. Воспринимал, очередную девку, как суповой набор — кожа, кости, пара полезных и весьма приятных отверстий.
Вроде все на месте, а чего-то не хватает.
И я никак не мог понять, чего именно. Почему вся эта свобода, которой вначале я просто не мог надышаться, которую пил жадными глотками, теперь вызывает какое-то глухое раздражение.
Находится дома стало просто невыносимо. Он словно умер. В нем все было по-прежнему и вместе с тем не было ничего. Ни теплоты, ни смеха, ни аромата блинчиков по утрам.
Да кому на хрен нужны эти блинчики? Вон в любом магазине навалом такого добра, хоть с мясом, хоть с икрой.
Но хотелось именно тех. Домашних.
В какой-то момент, весной, когда на деревьях уже набухали сочные почки, во мне все переклинило. Я отбросил в сторону это показное веселье, стремление быть в центре, залихватскую удаль, и пригорюнился.
Послал подальше всех друзей и знакомых, залетных баб и даже работу. Достал из бара большую бутылку виски и, устроившись дома, перед телевизором, тупо перещелкивал каналы, даже не пытаясь вникнуть, что там происходит на голубом экране.
Мне больше занимали мысли о том, почему так все случилось. Почему всегда тихая, покладистая Марина променяла меня на какого-то урода? Чего ей не хватало? Ведь дом полная чаша, все есть. Я денег приносил столько, что нам хватало на все и даже больше. А она только своими цветочками занималась.
Как она могла. Она жена! И просто обязана быть верной, преданной. Ладно я — мужчина, завоеватель, у меня в крови живет стремление покорить как можно больше самок. Но она-то — женщина, хранительница очага. У меня просто в голове не укладывалось.
Да, возможно я был неправ, когда погуливал, но все это несерьезно было, просто так, чтобы поддержать свое эго в тонусе, ведь выбрал-то я Марину. Собирался с ней прожить всю жизнь, детей завести. Даже представлял, как мы старые и беззубые будем гулять по набережной, трогательно держась за руки, а потом подохнем в один день и нас закопают в одной яме, под одним мраморным булыжником. А теперь получается, ни тебе набережной, ни булыжника, а подыхать, по-моему, собирался только я, потому что с каждым днем все тоскливее, хреновее. И тошно признаваться самому себе, но мне ее не хватает. Так сильно, что хоть волком вой, да на стену бросайся.
А она даже не позвонила ни разу. Ушла, пропала и все. Будто и не было тех лет, что нас связывали. Это как вообще называется? Ей что, все равно?
Желание разобраться в мотивах ее поступка стало просто навязчивым. Я не мог ни о чем думать, кроме этого. Поэтому решил, что нам надо поговорить с Мариной. Без криков, ругани и лишних эмоций. Просто разговор двух не совсем чужих людей. Поэтому подгадав момент, я пришел к ее магазину, как раз к тому времени, когда она закончила работать.
Я жду ее на улице, не заходя внутрь. Мне никогда не нравилась какофония запахов в цветочном магазине, словно навалили всего и перемешали большой ложкой. Помойка. Марина всегда обижалась, когда я так говорил.
Она выходит на крылечко, запирает дверь и разворачивается ко мне лицом. Я внезапно понимаю, какая она красивая. Вижу, как загадочно мерцают глаза, как на губах играет мягкая улыбка и вспоминаю, что когда-то давно именно за эту улыбку я ее и полюбил.
Увидев меня, Марина замирает, волшебная улыбка сама собой гаснет, теряет свет, привлекательность, растворяется, а глаза тут же становятся холодными.
— Здравствуй, — произношу отстраненно по-деловому, будто обращаюсь к секретарше в офисе.
— Добрый день.
От ее голоса — мурашки по спине. Я так давно его не слышал. Он играет на каких-то неведанных струнах моей души, мгновенно откидывая назад, в то время, когда мы были вместе.
— Чем обязана твоему появлению? — она тоже держится отстраненно, как с чужим.
— Поговорить надо.
— О чем? — аккуратные бровь удивленно выгибаются, — у нас разве есть темы для разговоров?
— Разве нет?
— Хорошо, — кивает, после секундной задержки, — У меня есть пять минут, давай поговорим. Но учти, если надумаешь снова на меня орать, то я просто развернусь и уйду.
— Я орал не просто так, а за дело.
— Время идет, Ковалёв, — она демонстративно смотрит на часы, — или говори, или расходимся.
Не так я представлял нашу встречу. Почему-то мне казалось, что она обрадуется, увидев меня. Только радости нет, лишь настороженный интерес и явное желание поскорее от
