и дочь
тоскливыми глазами Стеньки.
А тень твоя, неверный след,
ещё скользит подъездом шатким.
И, слава богу, бога нет
на грязно вымытой площадке.
***
Давай проснёмся на аллее,
где не свистят в три пальца раки,
не гадят волки и олени,
и где слоны сломали лавки.
Зимою холодно и в три уже темно,
и памятник всё больше каменеет;
где всё мы растеряли, и давно,
давай проснёмся на аллее.
Как в девятнадцатом, сребристый свет
на ели и уже поддаты еле
влюблённый Пушкин, грустный Фет…
Давай с тобой проснёмся на аллее.
***
Господи, на все века окрест
тёмного и будущего света –
мы бездарно пропили твой Крест -
возврати обратно нас в бессмертье.
***
Мы ищем зло,
чтобы творить добро,
и сыплем соль
на колотые раны.
Домашней водкой
разбавляем ром,
год новый встретив,
мы встречаем старый.
Вот в малой капле
свет Вселенной весь,
под голубей
мы воздвигаем крыши.
Бог – адвокат,
покуда воры есть,
и – прокурор,
пока поэты пишут.
Андрей Платонов. Чевенгур
Полезные брожения в стране,
болезные исканья Птицы Счастья.
И секс с любимой женщиною не
часто.
***
Я умру от скуки в 33,
после золотого юбилея,
что не знал, о том я не жалею,
что не видел, друг мой, досмотри.
Мне сказали: «Первым было слово,
и вторым был первородный грех», –
крепкую и мудрую основу
уготовил наш творец для всех.
Потому обмазанному грязью
скажет хмурый Иоанн: «Колись…»
Я умру торжественно, как праздник
умер, когда люди разошлись.
***
В немом молчанье, крыльев свете,
петле хозяйственной или мониста
и в человечьей ли, в пыли дороги,
в сухой молитве, рваном ритме
стихотворения неодолимо,
с оглядкой тихою на раз, два, три,
плечом, щекой, костяшкой: «Отвори…».
***
Пусть лето плавится, пусть птица стонет,
порвать листы грозится непогода,
поэт подарит из своих ладоней
немного солнца и немного мёда.
Загар, как петля, опояшет шею,
закат опустит кровь сухую в землю,
зашелестит ключами казначея
большой травы просроченное семя.
Мир запылит откормленное стадо,
ревут быки, рога их золотые
прокалывают облако над садом.
И через час твои слова остынут.
***
Мы не умрём, хоть жили неумело,
и не для нас гвоздём поросший крест.
Скажи мне тайну: там, за светом, есть
бумаги лист невыносимо белый?
Лев Толстой. Уход
Софья мышью копошится в кабинете…
Ночь, не спится. Колет узкая полоска света.
В темноте и в свете, в мыслях ложь,
в человечке тайные неправды сплошь.
Тишь бодрит, шумит здоровый пульс.
К бесу всё! Уйду и не вернусь!
Тихо-тихо, чтоб не слышала – она.
И дорога непосильна, зла, бедна.
Вот и всё. Жестоко. Дико. Странно.
Оставайся, Ясная Поляна…
***
От дней Адама
и до наших смут
с войной по странам
всё идут, идут, идут…
***
Придвигайся вся, какая есть,
банный лист, сосновый шок бумаги,
нулевой диагноз, света взвесь,
эротический экспромт бродяги.
Полстакана крови на диете,
дура в небо, колесо с моста.
Муза не бандита, не поэта,
мелочь, никакая простота.
Продолжая наблюдения
Слово, если одно, – пусто,
сердце, если молчит, – мёртво,
пьеса, если есть зритель, – искусство,
финишный акт в трагедии – факт морга.
Вечен народ, в котором почил Сталин,
благополучно расплавил мозги Ленин,
мы объектом заразных болезней станем,
если вылечат нас от лени.
Смерть – утверждение, это компостер жизни,
это всего лишь лишенье плевы, похоже,
смерть – это руки раскинув когда, не чувствуешь ближних,
впрочем, и в жизни часто не знаешь того же.
***
Не стучись, не нужен здесь и там
твой сонет, я пробовал, ребята.
Только прав и Осип Мандельштам:
«А Христа какой мудак (Пилат) печатал?».
***
Дал душу, Господи, спасибо, на день – света.
Но, между нами, мужиками, – что за это?
***
Очередная осень, чи не чи,
и не последняя, по нашим гороскопам,
и каменеют листьев кирпичи
от ужаса, как в Шлиманских раскопках.
Смотри: ладонь изрезал лабиринт,
в какие дни уходят наши реки?
Открыл нутро и золотом сорит
гнедой ноябрь, подарок тёмных греков.
***
Можно было посмеяться просто,
камень бросить в рану мог любой.
Под распятьем не было апостолов,
только Магдалина и любовь.
Пополудни небо при звездах
стало тёмным, и свернулись в узел
дивный мрак на солнечных часах,
на земле необъяснимый ужас.
***
Мать русских городов сошла с ума,
героев воскрешает из дерьма.
Все патриоты, некого послать
и некуда, везде верховна зрада.
Славяне прут гуманитарку с Градом,
Америка советует, как надо.
И снова по своим стреляет блядь.
Квартира
(венок трехстиший)
1.
Квартира нам нужна для того,
чтобы прятать в ней женщину
и слушать дождь за окном.
Чтобы луч света утром
повторял написанные строчки,
забытые вечером.
Однажды мы уйдём
и заберём с собой все вещи и слова.
Для чего нам нужна квартира?
2.
Чтобы однажды оттолкнуться,
и выйти в окно,
нужны крылья.
Чувствуем почву ступнями,
облака плечами и грудью,
слово внутренним сознанием.
Однажды мы оставляем квартиру,
иногда навсегда,
чтобы заменить цветные обои.
3.
Чтобы сделать первый шаг куда-то,
нужна женщина и стены с цветными обоями,
и пол с тёплыми плиточками.
Квартира вбирает в себя:
голоса птиц и людей,
а также тени всякого света.
Ночью в квартире светится окно,
мигает огонёк телевизора,
высоко дышит женская грудь.
4.
Потом мы возвращаемся,
всегда поздно, иногда
изрядно во хмелю и окончательно поздно.
Тогда квартира сдавливает нас,
делает квадратными
или яйцевидными.
Если не успеваем открыть форточку,
мы выламываем окно
и дышим морозным воздухом.
5.
Чтобы услышать из кухни
анекдот или запах лука,
нужно войти с улицы
с охапкой сирени,
пустой головой
и раскрытой грудью.
Жизнь улицы часто разбивает
лицо и руки себе
о дребезжащие стёкла квартиры.
6.
Запах поджаренных подсолнухов
напоминает о земле и солнце,
о полевом разнотравье.
Однако мы запираем двери,
выключаем электрические приборы
и газовую плиту на ночь.
Оставляем только свет в прихожей,
для какого заблудившего странника?
для кого, опоздавшего к ужину?
7.
Это не дождь
из стихов Верлена,
это влажные глаза женщины.
Одна в квартире;
пыль
