Пора собирать голоса,
на стенах, на столбах, на балконах созрели биг морды.
Дети Авеля вновь расстегнули свои пояса,
дети Каина точат клыки и вопят о свободе.
Урны схавали галочки, фигушки, праздничный мат,
день прожит, недоверьем закатаны норы,
и отдавшие волю, подушки слюнявя, сопят.
Одеваются в пепел небесный Содом и Гоморра.
***
Мне кажется: я умер и живу;
озябший сад, простуженная стая,
едва снежит. Перед калиткой рая
на лавке в ожиданье rendez vous
неспешно на троих соображают.
–Грешил, безбожник! – пальцы загибают…
Мне снится, что я снова оживу,
когда проснусь. И в страхе засыпаю.
***
Нынче твой необычен взгляд,
щёки алы, очи горят,
подойди, я твой верный муж,
я тебя обниму.
И послушалась, и подошла,
словно цветом, с лица сошла.
И узнали мы, что наги.
Боже праведный, помоги…
***
Как января серебряная тень,
как память Пушкину у школы,
как самый первый
в самый первый день,
в последний самый стану – голым.
Уроки русского
Я не проснусь от слов на франсе или инглише,
не гнусавь, дорогая, и не томи,
я не пойму откровенное гоу ту ми,
разорви мои вены спокойным "сунься поближе…"
***
И что возвышало, хранило, влекло, растаяло в дым…
И вот не мужчина уже, а почти херувим,
лежит подле Вас, махрою и водкой храним.
***
Дятел полдень насквозь продолбил,
жук всю ночь до утра прожужжал,
я до донышка жизнь пропил,
я до смерти её продышал,
до ширинки её просвистел,
до шнурков её проморгал,
я звезду просверлил, проглядел,
ничего там не увидал.
***
А если там, в раю или в аду,
ещё раз умереть, –
куда я попаду?
***
На родине всё глаже, тише,
где ж ё-моё, ядрёна мать?!
Земляк такую хрень напишет,
что некогда и почитать.
***
Дождь замазал все окна,
может, вечер уже, может, ночь,
та стена, что на север, промокла,
не звонит с понедельника дочь.
Я ковёр ковыряю в зале,
ты на кухне по делу торчишь.
Мы давно все слова сказали
и теперь, как шпроты, молчим.
Мы теперь старик и старуха
у корыта… Дни наши тихи…
Мы не верим ни смерти, ни слухам
и от скуки читаем стихи.
***
…И смертные не могут пасть столь низко.
Геннадий Кононов
С утра понос, в обед донос, на ужин – диарея,
кровит ноздря, под глазом кто-то сдох.
На пересылках долго не болеют
и каждый – бог!
Под баком с нечистью с печальным псом он знался,
делились манной, выли за святых,
и плакал, когда били, улыбался,
когда смеялись: "Бард и божий псих…"
Он бог един, другие боги смертны,
но, к сожаленью, неба день истёк.
Никто не слышал, выл паскудный ветер,
как знаки Морзе подавал Владивосток.
Ухо Ван Гога
Когда ему (уху) в глаз
попало семя яблока,
оно (ухо) начало прорастать
корнями и разделять полушарие
мозга ещё на две половинки.
Тогда Ван Гог отрезал его (ухо),
бросил в мусорный бак
и сказал ему: "Я изгоняю тебя,
теперь ты живи само,
слушай звон монет, которые
бросают нищему музыканту и
обоняй запахи грязных костей,
которые собаки вылавливают на помойках".
***
Осень срезала гонор, и парки дрочат кудель,
осень вся, до ступней, в мандраже паутинном.
Жизнь профукал, как пьяный начальник артель,
распишись под стеной, как Ван Гог под картиной.
В небе сору сгорающего в пол-лица,
звездочётам работы – расплавится разум.
Надо б вычислить сразу созвездье Стрельца,
чтоб потом, когда сплюнет Земля, не промазать.
***
Сойка прилетает под окно
посмотреть сквозь мутное стекло.
У меня есть жёлтое зерно
для пернатых, фей и НЛО.
Для небритых особей – горилка,
для уставших – мягкая подстилка.
А для той, что из моей мечты,
поливаю белые цветы.
***
Бог – это имя.
Отчество и фамилия
убивают Бога.
Бог – это безумие.
Сознание убивает Бога.
Бог – это мера.
Творчество убивает Бога.
Бог – это сомнение.
Вера убивает Бога.
Бог – это пустота.
Жизнь убивает Бога.
***
Двуедино: башмаки и путь,
женская раздвоенная грудь,
свет и тень на старческом лице
и начало нового в конце.
***
Жизнь беспредметна и убога
без смерти, женщины и бога.
***
Смертна роса на цветах полевых,
крест покосился и надпись истёрта…
Если не можем любить живых,
то на хрена любовь наша мёртвым?
***
Себе, рождённому в 45-м
С войны вернулся командир,
посмертный орден у соседа.
Страна тиха, как монастырь.
Рожайте, женщины. Победа.
***
Восток открывает свой плазменный глаз,
и светлую бездну – звёздная скрипка.
Мы смотрим на формулу жизни с улыбкой,
и формула смерти с улыбкой – на нас.
***
Разулся путь, и чернозём
завяз в зубах корней и листьев,
сад в доску пьян, в сучок расхристан
и ворон вечен, мокр и чёрн.
Мужик выходит на поля,
ржаное семя в землю тычет.
Тысячелетия земля
темней Евангелия притчей.
***
Саврасов пишет в сотый раз грачей,
берёзы, подмосковные церквушки,
у золушек уже в слезах подушки,
и ворон гвоздь забил на Ильиче.
На даче дачник начертал черту,
коммунбригады убирают мусор.
Ручей играет молодого Мусоргского.
Зима растаяла, что твой язык во рту.
Весна. В груди хрипит аккордеон.
Саврасов пишет в сотый раз ворон.
***
Крутая туча над испугом дня,
за мерседесом листья волочатся.
Как мало марта… Как немного счастья…
Пока мы здесь, не потеряй меня.
***
Одиноки дни поэтов,
кофе, водка, сигареты…
Береги их на том свете,
ангел жизни, ангел смерти.
***
Я на мгновенье замер, я замёрз
в кусочке льда, в смешном желанье Гёте.
Прекрасно сумасшествие колёс,
прекрасно то, что навсегда проходит.
По городу осенний дождь проходит,
глаза отводит мокрый старый пёс,
он в нашей жизни жизни не находит.
Я на мгновенье замер и замёрз.
***
Холодный день сорит лучами света,
за ветерком ленивых листьев свита,
панель чиста, как совесть президента,
с шести утра кафе уже открыто.
Мне всё едино, старому бродяге,
какой январь идёт навстречу жизни,
я пью за тихий сон моей отчизны,
и сыплет снег над Веной или Прагой.
***
Время пьянства и свадеб,
хлеборобы гуляют деревней,
в мокром рваном наряде
изнасилованные деревья.
+12 – вот всё, что осталось от лета,
борона развалила по тёмному полю
