землистого цвета. Я тронула ее за руку пальцами, и та, вздрогнув всем телом, проснулась.
– Загреб, – сказала я, но встретила непонимающий взгляд. – Я из Загреба.
Имя родного города казалось мне каким-то чужим.
Дренка неуверенно встала и, спотыкаясь, отвела меня на диван.
– Хорошо, – приговаривала она, накрывая меня одеялом. – Хорошо.
3
Новости о Дамире быстро разлетелись, и на следующий день из деревни пришли женщины с предложением посильной помощи. Они несли с собой бульон, полотенца, банки из-под варенья с ракией и военные пироги – плоские твердые коржи на четверти положенной закваски и без сахара. Я сидела у себя в углу и старательно подслушивала новости о пострадавших из «убежища», но с тех пор, как я заговорила, Дренка, а за ней и остальные женщины в моем присутствии перешли на шепот. Я думала, они возьмутся обговаривать минувшие события, думать, как им быть, когда вернутся ЮНА, но вместо этого ощутила на себе косые взгляды и услышала шуршание смятых динар.
На закате Дренка подсчитала деньги. Она взяла последние два сваренных вкрутую яйца, оставшихся после куриц, завернула их с горбушкой хлеба в полиэтиленовый пакет и крепко завязала сумку. Мы уезжали. Она принесла мне мою старую футболку, и я надела ее, а поверх натянула толстовку, которую мне отдал Дамир.
Пока Дренка обувалась, я скользнула в комнату к Дамиру.
– Спасибо, – сказала я в темноту.
Дамир что-то пролепетал и подвинулся, как будто собирался перевернуться, но его ногу примотали к кровати, так что он быстро сдался.
– Спокойной ночи, – попрощалась я и закрыла дверь в комнату.
Небо по-зимнему чернело, подернутое дымом от недавнего налета, – может, где-нибудь в другом месте это было бы даже красиво. Дренка взяла меня за руку, и, вперив взгляд под ноги, рассчитывая каждый шаг, мы через заросли высокой травы подошли к соседнему дому. На парковочном месте стояла выцветшая голубая машина – единственная, которую я видела в деревне. Дренка отстучала по входной двери синкопический ритм, и к окну этажом выше приблизился светильник. Девочка чуть старше меня приоткрыла стеклянную створку и, сбросив связку ключей, наглухо задернула занавески. Дренка включила нейтральную передачу, и мы выкатились с парковки на улицу. Не включая фар, мы выехали из деревни. Когда мы вырулили на большую дорогу, с которой я пришла, на прощание взвыла сирена, и я надвинула на глаза капюшон толстовки Дамира, испугавшись, вдруг увижу нашу семейную машину, тех солдат или призраков леса.
Автобус уже ждал на остановке, пуская вхолостую облачка выхлопов на морозном воздухе. Дренка дала мне сумку с едой и проводила вверх по ступенькам. Внутри пахло протухшим мясом, и я еле сдержала рвотный позыв. По наружности автобус напоминал самый обычный рейсовый, такой же летом ходил к побережью из Загреба, но я заметила, что три передних ряда сидений битком набиты камуфляжными рюкзаками, а у водителя, наполовину в полицейской униформе, на приборной панели на виду закреплена штурмовая винтовка.
– Ей надо в Загреб, – сказала Дренка, вручая ему первую стопку динаров. – Удостоверьтесь, чтобы она пересела в правильном месте.
Отдав ему вторую стопку, она провела мне пальцами по щеке, а затем спрыгнула обратно на землю. Я села рядом с мужчиной в униформе хорватской полиции. Двигатель загудел, автобус дернулся и двинулся вперед, а Дренка осталась стоять и провожать меня взглядом, прикрывая шалью лицо от вьющейся струйки выхлопов.
Деревня позади сливалась с горизонтом, и я, прижавшись лбом к окну, ощущала, как вибрации двигателя, гудевшие в стекле, проникают мне в череп. Я так и не узнала, как называлось приютившее меня место, и пыталась в темноте разглядеть указатель. Я сидела и гадала, сумею ли, если захочу, найти его или нет, узнаю ли с первого взгляда или почувствую еще глубже, нутром.
– Знаешь, а сзади там трупы лежат.
– Что?
Я глянула вверх, на сидевшего рядом солдата. Парень был молоденький, рыжеволосый, и по линии челюсти у него тянулись прыщи.
– Тела. На задних сидениях. Мертвые.
– Вот зачем ты ей об этом говоришь? – спросил другой, сидевший через проход.
– Так правда же!
– Но ведь она еще ребенок. Девочка.
– Она в камуфляжке, – сказал он, кивнув на одежду Дамира. – Ты же из «убежища», да? Я про вас слышал.
– Да ей всего-то лет восемь!
– Так и что? – спросил первый солдат.
– Передняя рукоять, газовая камера, шомпол, затвор, рама, магазин. Контрольный, – отчеканила я.
Глаза у солдата расширились, но сидевший рядом со мной отмахнулся.
– Видал? Короче, – повернулся он опять ко мне, – на сиденьях сзади сплошь мертвяки. Надеюсь, успеем добраться на север, пока еще запах терпимый.
– Хватит, а? – снова сказал другой.
– Да никакой она не ребенок.
Он откинул голову, притворившись спящим, и остаток ночи в упор нас игнорировал.
Наутро я проснулась в Загребе, хотя и не помнила, когда успела пересесть. День выдался не по сезону теплый, зимнее солнце уже изнуряюще жарило. Я стянула толстовку, сунув ее в сумку Дренки, и стояла, щурясь, ошарашенная, на грязной парковке конечной остановки автобуса. Я пошла к выходу для сотрудников в заборе из металлической сетки, чтобы избежать толпы на остановке, и выбралась из переулка на улицу Држича.
Загреб как будто бы остался относительно цел, и меня поразили его размах и шумиха, я словно выпадала из непрерывного городского потока. Я заметила целые семьи, выряженные в хаки и лакированную кожу, и тут поняла, что они наверняка идут из церкви, сегодня же воскресенье. Концепция времени, разделенного на семидневные отрезки, казалась мне уже какой-то чуждой, как будто я и не жила по календарю. Я подумала, сколько же меня не было, пропустила я Рождество или нет. Вспомнила про школу и ужаснулась при мысли, что все мои знакомые, несомненно, так и ходили туда каждый день без меня.
Город, который я когда-то называла родным, который, уезжая, считала полем боя, теперь не казался ни тем, ни другим. Как будто Загреб целиком перекрасили – на манер техниколора – в краски поярче, а стекла в каждой оконной раме стали еще начищенней.
Я уставилась на семью, переходившую улицу, и слишком задержала взгляд, отчего их мать посмотрела на мою заляпанную футболку со снисхождением, достойным разве что цыган-попрошаек. На секунду я пожалела, что у меня с собой нет винтовки – держи я такую в руках, она бы на меня смотреть не стала, – но тут же устыдилась этих мыслей. Надо было двигаться дальше. Я пошла домой к Луке.
Когда я позвонила в дверь, открыл мне сам Лука, и лицо у него
