к его сыну Баки. И сожалел о недавно совершенной сделке. Курбанлы догадывался о чем думает брат.
— Таймаз, у меня во дворе две коровы отличной породы. У обеих телята, обе дают молоко. Одну из них я предлагаю тебе в счет калыма за Сона. Какая понравится, ту и уводи сегодня ночью. Пусть мать моей невестки Аннагозель продает молоко и не терпит нужды.
— Хорошо, спасибо, ага! — Лицо Таймаза повеселело.
— Но не продавайте эту корову, как прежних.
— Нет, что вы. Я достаточно натерпелся лишений, чтобы стать умнее.
ШУТКИ СЕРОЙ КОРОВЫ
«Завтра выходной. Пока не закончу ткать этот платок, спать не лягу, — решила Сона. — Если и в этот базарный день нечего будет продать, — семья останется голодной».
Опустив ногу в яму, она неустанно водит по нитям челноком: вправо, влево. Ударяет гребнем по утку. Время от времени ослабляет веревочку, проходящую поверху, и поворачивает стоящий на стойках деревянный валик, на который намотана уже готовая часть платка. Как говорится, дорогу одолеет идущий. И она постепенно наворачивает платок на валик. Мать и братишка давно уже заснули. В ворота постучали: «Наверное, папа пришел», — подумала девушка и бросилась к калитке.
— Кто? — тихо спросила она.
— Я, моя Сона, открой ворота!
Сона сразу узнала голос отца. С трудом отодвинула засов и обрадовалась.
— Корова с теленком! Это ты купил, папа?
Она сказала «купил», но прекрасно знала, что у отца нет денег. К тому же Сона слышала, что отец ее был когда-то известным вором и что угонял он чужой скот в соседнюю страну. «Но разве теперь такое время? Сейчас воров ловят и сажают в тюрьму. Ох, не угодить бы туда и отцу, — тяжело вздохнула Сона. — А может он взял ее у кого-то в долг? Я буду много работать и обязательно расплачусь, — подумала девушка и повеселела. — Если мы будем продавать и платки, и молоко от этой коровы, то жить станет легче».
— Это теперь наша корова?
— Да, дочка, наша, — совсем нерадостно ответил он.
Сона закрыла ворота. Пока отец привязывал корову под навесом, девушка успела сесть за станок, взяла в руки гребень…
Никто не знал, когда она легла спать. Утром Аннагозель увидела, что дочь спит прямо у станка, даже не подстелив что-нибудь под бока.
— Вах, родное дитя, вах, наша опора. Ты кормишь и ленивого отца, и свою неуклюжую мать, и братишку, а сама ведь еще ребенок, моя Сона-джан.
Аннагозель постелила рядом постель и перенесла на нее сонную дочь.
«Она даже не почувствовала, что ее перенесли, — сокрушалась мать. — Очень устала. Наверное, уже на заре закончила эту работу, бедное мое дитя…»
Аннагозель нагнулась и тихо поцеловала дочь. Потом прошептала «бисимилла» — аллах милостив. Обрезала где положено платок, подшила концы, подошла к открытой двери и с восхищением стала разглядывать орнамент на платке. «Сегодня базарный день, бог даст, много найдется желающих купить эту красоту». Завернула его в чистенькую ситцевую тряпочку. «Когда вернусь с базара» — рассуждала Аннагозель, — не стану надевать заготовку на станок. Скажусь больной, дам хоть один денечек отдохнуть Сона-джан, пусть спокойно посидит с книжкой в руках».
Она стала умываться. Корова услышала плеск воды и так замычала, что хозяйка вздрогнула. Даже раскрыла рот от удивления: «Откуда она взялась?: Да это же корова «Бурдюка». Кто-то ночью ее привел и привязал под нашим навесом. Не Таймаз ли? Но ни «Кривая кочерга» ни «Бурдюк» никогда не говорили, что продают свою корову. Тут что-то не так. Спрошу Таймаза, когда проснется».
Аннагозель принялась кипятить чай. В это время проснулся и вышел во двор Таймаз. Умылся. Заглянул под навес и, вернувшись в дом, опустился на кошму. Жена поставила перед ним чай, завтрак, но побоялась спросить про корову.
— Сона-джан, наверно, лишь утром заснула, все ткала; если я тебе не нужна, то пойду на базар.
— Продай платок и на все деньги купи для нашей коровы самана и жмыха. Пока не ушла, подои ее и вскипяти молоко. Пусть в первый день дети пьют его вдоволь. А с завтрашнего дня начнем продавать молоко.
— Это же их корова, почему она у нас?
— Раньше была их, а теперь стала нашей.
— Как это стала нашей?
— Я не посмел отказать Курбанлы-ага и дал согласие. А кроме того, мне сейчас нужно много денег. Дочку не на чужбину отдаем, своим же родственникам. Всегда будет рядом.
Женщина на мгновенье оторопела. А затем тихо запричитала:
— Вах, родненькая моя, вах, бедненькая моя, лучше бы ты померла ребенком, чем сделать меня такой несчастной.
— Прекрати, подлая! — рявкнул на нее Таймаз. Но Аннагозель продолжала содрогаться в беззвучном плаче. Таймаз совсем рассвирепел.
— Жена, а ну-ка подойди ко мне, — приказал он.
Услышав шипящий глухой голос Таймаза, Аннагозель, дрожа от горя и испуга, приблизилась к нему.
— Садись, ослиха.
Она молча повиновалась. И тут же сильная пощечина опрокинула ее навзничь.
— Чтобы все, что я прикажу, было выполнено до моего возвращения! — сказал он зло и вышел из дома.
Аннагозель лежала и боялась как бы муж не вернулся в комнату.
Проснулась Сона и села на постели. Спрятала под платок темные волосы. Услышав вздохи матери, спросила:
— Ты еще не ушла на базар? Я же ночью закончила работу, когда папа привел корову с теленком. Ты видела? — Не дождавшись ответа матери, Сона поднялась и прошла к ней в комнату.
— Ой, мама, у тебя левая щека вся красная, что случилось?
— Корова лягнула, — тихо прошептала она.
— Ну ладно, ты не плачь, я сама попробую ее подоить.
— Дочка, разбуди Сахатли-джана, я возьму его на базар, — попросила Аннагозель и стала обвязывать голову ситцевым платком.
— Да куда ты с таким видом на базар? — встревожилась дочь, — вся щека налилась кровью, лучше мы с Сахатли пойдем и продадим за сколько ты скажешь.
— Нет, дочка. Я сама схожу. Обвяжу голову платком, затяну рот яшмаком и почти не будет видно. А ты подои корову, вскипяти молоко и пейте. Сахатли-джан пойдет со мною, — ласково сказала Аннагозель и вместе с сыном отправилась на базар.
Сона собрала весь черствый хлеб в доме и размочила его в тазу. С едой для коровы и чистым ведром для молока она направилась в глубину двора под навес. Красные алычевые деревья, растущие возле навеса, уже распустили листья. Миновав их, девушка с удивлением остановилась: «Да это же корова Дуньягозель. Я и раньше помогала гельнедже доить ее. Разве такая тихая способна лягнуть? Нет, с мамой что-то другое случилось. А это она просто придумала, чтобы не говорить
