не жиреют.
Илмари требовал, чтобы сестра плакала, но та упрямилась:
— Мне не хочется плакать.
— Ты плачешь. Ты боишься старухи и плачешь.
— У меня не выходит.
— Плачь, тебе говорят! Леди, плачь сейчас же!
Пасторша любила называть дочку «леди» за ее немножко чопорную сдержанность, но Илмари употреблял это слово пренебрежительно. Кончилось тем, что Ани заплакала, но не от страха перед ведьмой, а потому, что брат больно ущипнул ее. Алма побранила мальчишку, как может бранить хозяйских детей жена торппаря. Конечно, это не произвело на него никакого впечатления. Ани в слезах пошла домой, а Алма не без волнения ждала прихода госпожи. Все же пасторша не рассердилась на нее. Только Илмари мать пожурила, сказав, что больше не будет играть с ним сегодня.
— И сказки не услышишь от меня перед сном, раз ты ведешь себя, точно леший из сказки.
Алме же она сказала несколько ласковых слов, понимая, как той неприятно, что игра под ее наблюдением закончилась так печально. Пасторша даже отдала ей остаток булки для сыновей.
Дома Алма посмеялась над чудной своей поденщиной, но потом сказала серьезно:
— Что за странные игры все-таки. Хлеб человеческий в игрушку превращают!
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Халме не стал начальником пожарной команды, но был избран председателем союза содействия противопожарной охране. Начальником избрали баронского кучера. Впрочем, эта должность и не подходила Халме. Начальник обязан проводить практические ученья, тренировки, а председатель союза содействия должен заниматься просветительной работой и устраивать вечера для привлечения молодежи. Барон не видел в этом никакого смысла, так как он обещал оплачивать работу пожарной команды. Но Халме и пастор с супругой считали, что пожарная команда без общественной поддержки лишилась бы своего идейного значения. Она превратилась бы просто и наемный отряд, завербованный по приказу барона из людей, зависимых от барона, и вся работа свелась бы к тренировке в тушении пожаров.
Наконец настал торжественный вечер. О нем оповестили народ объявления, вывешенные на видных местах — на какой-нибудь заметной стене, на толстом стволе придорожной сосны. В этих афишах людей привлекала главным образом последняя строчка: «Вход свободный». Даже и, кого пожарная команда не интересовала, шли на вечер пpoсто в силу подсознательной жадности: хоть что-то получить бесплатно.
Пришли даже Преети и Хенна.
— Раз уж никакого бильета... (отсутствуют две страницы)
северной отчизны. Итак, да здравствует все растущая, крепнущая и набирающая сил благородная идея добровольной пожарной охраны!
Скривив губы и стараясь не глядеть на Халме, пасторша зааплодировала, и публика горячо поддержала ее. Халме сел на свое место, а пасторша под неумолкающие аплодисменты вышла к учительскому столу и сказала:
— Я хочу поблагодарить господина Халме за сказанные им слова. Но прежде всего я должна обратить ваше внимание на то, что, говоря о зарождении этой идеи среди нас, он совершенно не упомянул о себе, тогда как именно он был подлинным отцом замысла, и ему за это — наша общая благодарность. В его лице мы должны поблагодарить и всех тех, кто добровольно трудится вместе с народом и на благо народа ради просвещения и процветания народного.
Снова раздались аплодисменты. Торжество закончилось, и люди стали расходиться. Щеки Халме заметно порозовели: впервые он выступил с публичной речью. Он был взволнован, но старался сохранять невозмутимое спокойствие, обсуждая с господами некоторые практические дела. Кто-то предложил построить для пожарной команды особый дом с достаточно просторным залом, где можно было бы заниматься народно-просветительной работой, так как использовать помещение школы для этой цели, разумеется, неудобно.
Лаурила, который последнее время стал относиться к Халме более сочувственно, проворчал, уходя:
— Сатана... Благодарили, благодарили, а все ни к чему. Беднякам от этих пожарных команд никакой радости... Чему у бедняка гореть? На кой черт столько хлопот! Чтобы спасать при пожаре то тряпье, что есть у рабочего человека?
— Но какую речь сказал!.. Прямо как по-писаному... И так у него гладко выходит...
Уже дома пастор и пасторша говорили о выступлении Халме без особого восторга. Немножко посмеялись, немножко похвалили. Они толком не знали, как относиться к этому человеку. Отчасти он, конечно, смешон, но иной раз кажется совсем другим.
— Но, видимо, он внимательно читает свой «Тюемиес». Некоторые выражения в его речи, несомненно, почерпнуты оттуда, — недовольным тоном сказала пасторша, но ее муж не придал этому значения.
Затем произошло событие, которое привлекло к себе общее внимание. Теурю и Лаурила снова не поладили. Это была не первая их стычка, но до таких крайностей дело еще не доходило.
Лаурила, отрабатывая поденщину, косил овес. Арво, сын хозяина, шел с граблями за ним по пятам. Коса Лаурила ударилась о камень. Он только что наточил ее и потому стал с досады ругаться:
— Ну что... з-за дья-вволь-щина!.. Тут стараешься из последнего... Даже камней с поля не убирают... Поневоле разозлишься хуже сатаны.
Лаурила бросил косу на край канавы, а сам, кипя от злости, сел на бровке и достал из кармана трубку и кисет. Он набивал в трубку самосад с такой силой, что она чуть не треснула. Тем временем Арво продолжал сгребать накошенное, и так как он не обращал внимания на гнев Лаурила, тот и вовсе взорвался:
— Ступай, скажи своему папаше, что, мол, торппарь сидит и трубку покуривает.
Арво ответил,слегка запинаясь:
— H-на что же ему т-такое известие?
— Не знаю на что, но, видно, ему нужно, раз он приставил тебя ходить за мною по пятам.
Арво продолжал усиленно работать граблями. Лаурила, не докурив, выколотил трубку о косовище, так что искры полетели. Хотя свежая трава не могла загореться, Анттоо кинулся затаптывать тлеющие остатки табака с таким остервенением, словно он втаптывал в землю разбегающийся крысиный выводок:
— К чер-ту... в бок!.. Все равно что... Небось, в котомке у тебя завтрак-то с маслом, а батракам масла и нюхать не дают. Вот Техва вчера достает из короба аж две огромных масленки: в одной — маленький кусочек сыра, а в другой— старая вонючая салака... Какого же черта еще шпионов приставляют? Э-хе-хе... Придется снова наточить, чтоб слету брала, как бритва... Чтоб не зря считалось, что день отработал...
Тогда Теурю сделал ему последнее предупреждение.
— Говорю в последний раз и больше твоих выходок терпеть не стану. Еще мальчонку стращаешь на работе... Знай, я свое слово сдержу.
— Держи, держи покрепче, дьявол, когда назначаешь отработку! Помнишь, когда ты стал хозяином
