Вдруг Агафон прервал молчание, возбуждённо воскликнув:
— Глядите, глядите, что это летит!
— Где, что, какая птица? — Егорка и Стёпа перебивали друг друга.
— Братцы, к нам движется летающая тарелка! — не менее возбуждённо воскликнул Роман. — Вот так штука, это же НЛО!
— Что-что? — не понял Агафон.
— Неопознанный летающий объект, вот что!
Стёпа вместе с другими напряжённо всматривался в стремительно приближающийся к ним диск, сверкающий и блестящий в лучах заходящего солнца. Размером он был с луну или солнце. Но это на большом расстоянии, а каков он будет вблизи — трудно себе представить. Явно межконтинентальный космический корабль!
Между тем диск летел прямо на ребят, и становилось страшновато — что он таил в себе? Что же это на самом деле?
— Что бы это ни было, но оно летит к нам. Нас атакуют инопланетяне! — то ли в шутку, то ли всерьёз вырвалось у Агафона.
— Захватят в плен, увезут на неведомую планету!
— Держи карман шире, слишком много для нас чести, чтобы лететь именно к нам! — насмешливо заметил Егор. — А вот как бы эта штука не взорвалась! А нам и укрыться негде.
Тарелка НЛО, или ещё чёрт знает что, продолжала приближаться, и даже Роман, обычно рассудительный и всезнающий, на этот раз молчал, не зная, что сказать. Но вот лёгкое облачко перекрыло видимость, диск скрылся за ним, и стало ясно, что он летит гораздо выше, чем казалось, и вскоре исчез вовсе, будто растворился в небесной лазури.
Напряжение спало, и стало даже смешно из-за глупых страхов.
— Я смотрю на тебя, Агафон, а лицо твоё белое, как снег, — смеясь, заметил Стёпа.
— Я-то что, а вот Егор всё глядел по сторонам, куда бы спрятаться.
— Вы что хотите думайте, но место тут какое-то необычное, — заметил Егор, — заколдованное, что ли. Взять хотя бы вот эти древние рисунки, непонятно кем и для чего здесь нарисованные.
— Ага, как же, космодром инопланетян! — иронично заметил Стёпа. — Тут ещё неподалёку Шамбала, придуманная Рерихом. Всё одно к одному, не хватает только снежного человека.
Все оживлённо обсуждали происшествие, теряясь в разных догадках, пока наконец Роман не высказал свою гипотезу, похожую на истину:
— Это запустили в космос ракету, а мы видели отделяющуюся от неё ступень. Она летит по инерции и где-то должна сгореть или упасть.
— А-а, я что-то понимаю, — признался Агафон, — я слышал, что охотники в долине Тургусуна находят странные предметы, железяки из алюминия, и кто-то даже приспособил их у себя в хозяйстве.
— Значит, железяка — это всего-навсего пустая болванка, — судачил Егор, — а мы-то напужались!
— Такая железяка шарахнет по башке — мало не покажется! — поддакивал Агафон. — Кто ж её знает, где упадёт?
Вечер пришёл холодный, с ледяным ветерком. Сидели, грелись у костра, рассказывая были-небылицы.
— Сидим мы тут на Холзуне и в ус не дуем, не знаем, что бывает на этих белках зимой, — начал свой рассказ Егор. — А мне дед рассказывал, как его дед через этот Холзун ходил в Уймон, и, бывало, не только летом, но и зимой. Он там и жену себе подглядел в молодости. И не он один так бродил. Из Уймона на Бухтарму тоже за невестами шастали.
— Ты говори, говори, да не заговаривайся! — вставил Агафон. — Знаю я тебя, любишь ты приврать! Летом и то мы кое-как сюда забрались, а ты — зимой!
— Ей-богу, не вру! — вспыхнул Егор. — Спроси хоть моего отца.
— Давай рассказывай, — подбодрил Роман. — Старики своё дело знали, нам только позавидовать можно.
— Так вот, этот дед, будучи молодым, навещал родню на Катуни и как-то вздумал идти зимой. А путь ему был знаком ещё и потому, что под белками он ещё и охотился и осенью, и зимой. И вот где-то у вершины Холзуна застаёт его метель. Метёт — спасу нет. Видимости нет — не знает, как идти, да и опасно — оплывина задавит. А он, не будь дураком, с собой две меховые шубы прихватил. Знал, что такое зима в горах. Закутался в них с головой и спит себе, засыпанный снегом. Так метель два дня гужевала, а на третий день, когда смолкла, вылезает дед живой и здоровёхонький. Конечно, он тогда не дедом был — крепким деревенским парнем.
— Бывает, — заметил Стёпа, — в снегу, да ещё с двумя шубами, пожалуй, можно и отлежаться. Косачи и без шубы в снегу ночуют.
Уймон
На следующий день путники спускались по северному склону Холзуна в сторону Горного Алтая, где сквозь горы пробивается Катунь, где в лесных дебрях затерялся загадочный Уймон. Уймон — что за странное слово, вроде бы не имеющее ничего общего с русским языком? Однако оно имеется в Толковом словаре В. Даля, хотя и упоминается как-то вскользь, и приводятся давно забытые поговорки: «Вертит, как леший в уйме», «В уйме не без зверя, в людях не без лиха».
— В общем, дикое лесное место, населённое лешими и чудищами, где можно укрыться, спрятаться, но есть лихо и не без зверя, — своими словами пытался объяснить и разобраться Роман. — На Бухтарме беглецы прятались по диким ущельям, получившим название Камня, а здесь ещё более дикое место назвали Уймоном.
Переночевав на опушке леса, путники продолжили путь вдоль шумливой речки со странным названием: Банная (она же Хаир-Кумын северный).
— Ребята, тут, похоже, памятник, — непонятное сооружение у берега реки первым приметил Агафон.
— Памятник? Ты что, откуда в тайге взяться памятнику?
— Ей-богу, сделано человеком, как бывает на кладбище.
Ребята столпились у разрушенного постамента в виде тумбы, сложенной из дикого камня. Он едва выглядывал из высокого дудника и заросшей бузины. Вдруг выскочил бурундучишко, мигом взобравшийся на макушку обелиска. Чёрные бусины его глаз выражали явное любопытство.
— Да, верно, памятник, — с удивлением подтвердил Стёпа. — Неужели кто похоронен? Место-то вроде неподходящее, берег реки, да и деревня отсюда далеко. — И тут вдруг до него дошло: — Ребята, так это же памятник тому немцу-геологу, о котором рассказывал Максим!
— Да, это памятник Петцу! — вспомнил фамилию Роман. — Тут сомнения быть не может. Жаль, что он в таком плачевном состоянии.
Кое-как попытавшись сложить обвалившиеся плиты на постаменте, ребята постояли молча, отдав дань памяти мученику науки, и продолжили свой путь.
После полудня они набрели на одинокую усадьбу, стоявшую на опушке. На этот раз это был жилой дом, хозяин — обросший длинными волосами и с большой бородой старик — пригласил их к себе.
— Вот так и кукую бобылём, — жаловался дед Кеша. — Тоскливо одному. Только и есть живая душа, что моя бурёнка да кот. И
