и гремя, промчалось по зебре стадо рокеров. На втором байке, чуть отдельно, белым флагом — то ли капитуляции, то ли победы, сверкнула невеста в шлеме, и с ландышами. Она крепко обняла впереди сидящего жениха.
Стайка байкеров промчалась с такой счастливой и веселой стремительностью, что Глеб, наверное, позавидовал, если бы в наступившей неожиданной тишине не услышал за своей спиной раздраженный женский голос. Он был громким и настойчивым, и не умолкал даже, пока Глеб переходил проспект. Монолог был шипучим и злым. И в нем ощущались раздражение и нелюбовь. Глеб притормозил, чтобы пропустить вперед обладательницу этого голоса, а заодно посмотреть на слушающего этот громкий выпад.
Пара обошла его, и Глеб увидел мужчину, который никак не реагировал на злые слова своей попутчицы. Он слегка улыбался и отвечал: «Ты права, ты права. Что тут скажешь».
Женщина не унималась, пара в метро не вошла, а пошла дальше, свернула в ближайший переулок.
Глеб не отставал, и сделал по возможности равнодушный вид выражению своего лица. Хотя мог бы и не делать. Прохожие и так не любопытствовали по его особе.
Глеб подумал, что хорошо бы поесть чего-нибудь. И пиво выпить, но в карманах его было пусто. И еще надо было очень постараться, чтобы хотя бы к вечеру раздобыть денег. Но и эта проблема не тяготила Глеба, он всё шел за той парой и видел, как из последних сил сдерживает себя мужчина.
Наконец, пара остановилась. Оба уже гневно смотрели друг на друга. И видна была готовность обеих сторон на крайние меры, разбежаться — и все тут.
Глеб уже подошел к ним, тротуар был узким, и ему было не обойти их. Он остановился, они сделали паузу и смотрели на него угрожающе почему-то.
Глеб заметил глубокую морщину на лбу женщины. Было похоже, что она часто хмурится.
Спутник её был, наоборот — мягок и свеж. Его готовность к доброму примирению раздражала женщину еще больше. Она отступила на шаг, пропуская Глеба. Но он не спешил. Нащупав в кармане пластик жевательной резинки, которой угостил его добрый маленький малыш в подворотне, он протянул её женщине и сказал, подражая мудрости Сократа:
— Не ссорьтесь, милые мои. Это чревато бездомием. Гляньте на меня.
Женщина рассеянно взяла пластик резинки и глянула на Глеба внимательно.
А он прошел сквозь них и пошел себе дальше, походкой свободного человека.
Женщина вышла из оторопи и брезгливо швырнула теплый пластик в урну. Вытерла ладонь платком.
— Зря выбросила, — обнял ее мужчина. — Можно было сохранить на память.
— Память о грязном бомже? — удивилась женщина.
— По мне, так это был чистый ангел, — мужчина обнял её, поцеловал в макушку. И они пошли дальше, уже молча. Но молчание это было полно всяких смыслов.
А Глеб шел себе дальше и думал, какая это была удача, что малыш одарил его «жёвой». Он бы, Глеб, предпочел бы другое, но ведь и жёва пригодилась.
И еще он подумал о том, как жаль, что они с женой не встретили, в нужную минутку, такого вот человечка, который отдал бы последнюю жёву, чтобы помирить их.
Но Глеб старался не вспоминать ту, другую свою жизнь, потому что из сегодня, ссоры те, бессмысленные и глупые, по легкомыслию — казались пустячными. А оказались для него фатальным приговором.
Глеб углубился было в переулок, но быстро понял, что народа здесь мало, и он быстро покинул недоходную улочку и устремился к людям. К потоку их, чтобы он его обтекал, и казалось бы — ты причастен, ты в нем. Глебу нравилось эта причастность, и он ей очень дорожил.
И еще Глебу вспомнилась грохочущая свадьба байкеров, куда они так неслись под белым флагом платья невесты? Который обещал уверенность и свободу. И не поверить в это Глеб не мог. Потому, что чувствовал свою к ним причастность. И сам не мог объяснить, почему. И, как близкий гость, он вдогонку пожелал молодым пожелания.
Глеба обогнал широкоплечий мужчина в джинсах, и такой же рубашке. Через оба плеча на нем, крест-накрест, висела рыжая кожаная портупея. Она была необычной, двусторонней, и на ней болтались по обе стороны тяжелые фотокамеры. Они фиксировали, своей раскачкой на бедрах мужчины, уверенную и стремительную его поступь. Видно, что он спешил на важное дело. В руке он нес еще одну фотокамеру, на штативе. Он спешил зафиксировать какой-то важный момент в жизни. Спешил, и ничего не замечал, обогнул Глеба, будто увернулся от него, и исчез навсегда.
«А хорошо бы это были пистолеты», — подумал, совсем не зло, Глеб.
Впрочем, в этой толчее никто бы не заметил.
Ландышевая тетрадь,
6 июня 2021
Молчание
Валентина заметила в себе неприятную новизну. Она стала долго, длинно и безапелляционно говорить. Особенно давалось ей это удовольствие в беседах по телефону. Она чувствовала, как угнетает своим напором ви-за-ви, но остановить себя, или окрасить интонацию теплым ироничным тоном, она уже не могла.
Валентина объясняла дурную эту манеру в себе отсутствием постоянного общения. Звонили ей редко, кто — по занятости, а кто — и нежеланию слышать ее агрессивные высказывания по любому поводу и теме.
Она пыталась усмирить себя в этой вредной привычке — судить обо всем строго, без поблажек. Но тогда не получалось беседы, она пошло сводилась к ценам в магазине, или немытых окнах в доме.
Укрощение себя не удалось, и тогда Валентина попыталась хоть чуточку молчать и слушать собеседника, но эта, уже совсем недоступная вершина, ей не далась.
Об этом горевала Валентина, идя в киоск «Печать» — за газетами.
Она не пользовалась интернетом, а по старой привычке любила скупить все свежие газеты, разной масти и концепций. К ним еще прилагались редкие, «толстые», журналы. Всю эту кипу Валентина с интересом просматривала на уютной своей кухоньке. Не спеша, вдыхая запах свежей краски из типографии.
Она уже открыла дверь и вошла в знакомое и всегда теплое, тесное помещение газетного пространства и приветливо громко сказала: «Здрасте». Но тут же споткнулась на безответную тишину.
За кассой, вместо милой Веры Ивановны, которую она знала не один год, сидела носатая тетка, с колючими прищуренными глазками и безо всякого интереса, молча, смотрела на нее.
Валентине тут же захотелось покинуть этот безрадостный неуют, но она сдержала этот свой порыв, газеты в доме кончились, свежие журналы — тоже, и она сделала шаг навстречу этой нелюбезной кассирше.
Та не сводила с нее подозрительного взгляда, и Валентина от этого наспех похватала со стенда
