— Какая жалость, что он не мазурик!
— Да, — сказал юный Чарльз Бейтс, — он своейвыгоды не понимает.
Плут снова вздохнул и снова взялся за трубку; так же поступили Чарли Бейтс. Несколько секунд оба курили молча.
— Ты, наверно, даже не знаешь, что такоемазурик? — задумчиво спросил Плут.
— Мне кажется, знаю, — отозвался Оливер, поднимаяголову. — Это во… вы один из них, правда? — запнувшись, спросил он.
— Совершенно верно, — ответил Плут. — Я бы неунизился до какого-нибудь другого занятия.
Сообщив о таком решении, мистер Даукинс сердито сдвинулшляпу набекрень и посмотрел на юного Бейтса, как будто вызывая его навозражения.
— Совершенно верно, — повторил Плут. — Атакже и Чарли, и Феджин, и Сайкс, и Нэнси, и Бет. Все мы мазурики, не исключаяи собаки. А она будет половчее нас всех!
— И уж она-то не донесет! — добавил Чарли Бейтс.
— Она бы и не тявкнула на суде из боязни проболтаться…э, нет, даже если бы ее там привязали и две недели не давали жрать, —сказал Плут.
— Ни за что бы не тявкнула, — подтвердил Чарли.
— Чудная собака, — продолжал Плут. — Каксвирепо она смотрит на чужого, который вздумает смеяться или петь при ней! Акак ворчит, когда играют на скрипке! И ненавидит всех собак другой породы! О!
— Настоящая христианка! — сказал Чарли.
Он хотел только похвалить собаку за ее качества, но егозамечание было уместно и в ином смысле, хотя юный Бейтс этого не знал: многоесть леди и джентльменов, претендующих на то, чтобы их считали истиннымихристианами, которые обнаруживают поразительное сходство с собакой мистераСайкса.
— Ну ладно, — сказал Плут, возвращаясь к теме, откоторой они отвлеклись, ибо он всегда помнил о своей профессии. — Это неимеет никакого отношения к нашему простаку.
— Правильно, — согласился Чарли. — Оливер,почему ты не хочешь поступить в обучение к Феджину?
— И сразу сколотить себе состояние? — усмехаясь,добавил Плут.
— А потом уйти от дел и зажить по-благородному? Я и самтак поступлю, скажем, через четыре високосных года, в следующий же високосный,в сорок второй вторник на троичной неделе, — сказал Чарли Бейтс.
— Мне это не нравится, — робко ответилОливер. — Я бы хотел, чтобы меня отпустили. Мне… мне хотелось бы уйти.
— А вот Феджин этого не хочет! — возразил Чарли.
Оливер знал это слишком хорошо, но, считая, что опасновыражать открыто свои чувства, только вздохнул и продолжал чистить сапоги.
— Уйти! — воскликнул Плут. — Стыда у тебянет, что ли? И гордости никакой нет! Ты бы хотел уйти и жить за счет своихдрузей?
— Черт подери! — воскликнул юный Бейтс, вытаскиваяиз кармана два-три шелковых платка и швыряя их в шкаф. — Это подло, вотоно что!
— Я бы на это не пошел, — сказал Плут тономвысокомерно-презрительным.
— А друзей своих бросать вы можете, — с бледнойулыбкой сказал Оливер, — и допускать, чтобы их наказывали за вас?
— Ну, знаешь ли, — отозвался Плут, размахиваятрубкой, — это было сделано из внимания к Феджину, ведь ищейки-то знают,что мы работаем вместе, а он мог попасть в беду, если бы мы не улизнули… Вот вчем тут дело, правда, Чарли?
Юный Бейтс кивнул в знак согласия и хотел что-то добавить,но, внезапно вспомнив о бегстве Оливера, захохотал, и дым, которым онзатянулся, попал не в то горло, вследствие чего он минут пять кашлял и топалногами.
— Смотри! — сказал Плут, доставая из кармана целуюпригоршню шиллингов и полупенсовиков. — Вот это развеселая жизнь! Не всели равно, откуда они взялись? Ну, бери! Там, откуда их взяли, еще многоосталось. Что, не хочешь? Эх ты, простофиля!
— Это очень дурно, правда, Оливер? — сказал ЧарлиБейтс. — Кончится тем, что его за это вздернут, да?
— Я не понимаю, что это значит, — отозвалсяОливер.
— А вот что, дружище! — сказал Чарли.
С этими словами юный Бейтс схватил конец своего галстука,дернул его кверху и, склонив голову набок, издал сквозь зубы какой-то странныйзвук, поясняя с помощью этой веселенькой пантомимы, что вздергивание иповешение — одно и то же.
— Вот что это значит, — сказал Чарли. —Смотри, Джек, как он таращит глаза! Никогда еще я не видывал такого простофилю,как этот мальчишка. Когда-нибудь он меня окончательно уморит, знаю, что уморит.
Юный Чарльз Бейтс, снова расхохотавшись так, что слезывыступили у него на глазах, взялся за свою трубку.
— Тебя плохо воспитали, — сказал Плут, с большимудовольствием созерцая свои сапоги, вычищенные Оливером. Впрочем, Феджинчто-нибудь из тебя сделает, или ты окажешься первым, от которого он ничего немог добиться. Начинай-ка лучше сразу, потому что все равно придется тебезаняться этим ремеслом, и ты только время теряешь, Оливер.
Юный Бейтс подкрепил этот совет всевозможными увещаниямиморального порядка; когда же они были исчерпаны, он и его приятель мистерДаукинс принялись описывать в ярких красках многочисленные удовольствия,связанные с той жизнью, какую они вели, и намекали Оливеру, что для него лучшебезотлагательно снискать расположение мистера Феджина с помощью тех средств,которыми пользовались они сами.
— И вбей себе в башку. Ноли, — сказал Плут,услыхав, что еврей отпирает дверь наверху, — если ты не будешь таскатьутиралки и тикалки…
— Что толку в этих словах? — вмешался юныйБейтс. — Он не понимает, о чем ты говоришь.
— Если ты не будешь таскать носовые платки ичасы, — сказал Плут, приспособляя свою речь к уровню развитияОливера, — все равно их стащит кто-нибудь другой. От этого плохо будеттем, у кого их стащат, и плохо будет тебе, и никто на этом деле не выгадает,кроме того парня, который эти вещи прикарманит, а ты имеешь на них точь-в-точьтакое же право, как и он.
— Верно! — сказал еврей, который вошел в комнату,не замеченный Оливером. — Все это очень просто, мой милый; очень просто,можешь поверить на слово Плуту. Ха-ха-ха! Он знает азбуку своего ремесла.
Старик весело потирал руки, подтверждая рассуждения Плута, ипосмеивался, восхищенный способностями своего ученика.
На этот раз беседа оборвалась, так как еврей вернулся домойв сопровождении мисс Бетси и джентльмена, которого Оливер ни разу еще не видел;Плут называл его Томом Читлингом; он замешкался на лестнице, обмениваясьлюбезностями с леди, и только что вошел в комнату.
