В эту ночь тяжело было на сердце у обитателей дома мистераБраунлоу.
У Оливера сердце сжималось, когда он думал о своих добрых,любящих друзьях; хорошо, что он не знал, какие сведения получены ими, иначесердце его могло бы разорваться.
Глава 18
Как Оливер проводил время в душеспасительном обществе своихпочтенных друзей
На следующий день, около полудня, когда Плут и юный Бейтсушли из дому на обычную свою работу, мистер Феджин воспользовался случаем,чтобы прочесть Оливеру длинную лекцию о вопиющем грехе неблагодарности, вкотором, как доказал он ясно, Оливер был повинен в немалой степени, умышленноизбегая общества своих встревоженных друзей и вдобавок пытаясь убежать от нихпосле того, как стольких хлопот и издержек стоило найти его. Мистер Феджин вособенности подчеркивал тот факт, что он дал приют Оливеру и пригрел его в товремя, когда — не будь этой своевременной помощи — он мог умереть с голоду; имистер Феджин рассказал печальную и трогательную историю одного мальчика,которому он из человеколюбия помог при таких же обстоятельствах, но этотмальчик, оказавшись недостойным его доверия и обнаружив желание связаться сполицией, был, к сожалению, повешен однажды утром в Олд-Бейли.[32]Мистер Феджин не пытался скрыть свою долю участия в катастрофе, но со слезамина глазах сокрушался о гнусном и предательском поведении упомянутого юнца,каковое привело к необходимости сделать его жертвой некоторых показаний, данныхна суде, которые, если и не вполне соответствовали истине, были насущнонеобходимы для безопасности его (мистера Феджина) и немногих избранных друзей.В заключение мистер Феджин дал довольно неприятное описание неудобств,сопутствующих повешению, и очень дружелюбно и вежливо выразил горячую надежду,что ему никогда не придется подвергнуть Оливера Твиста этой неприятнойоперации.
У маленького Оливера кровь стыла в жилах, когда он слушалречь еврея и смутно догадывался о мрачных угрозах, таившихся в ней. Ему ужебыло известно, что даже правосудие может принять невинного за виновного, еслитот и другой случайно очутились вместе. Вполне вероятным казалось ему также,что старый еврей уж не раз придумывал и приводил в исполнение таинственныепланы с целью погубить слишком осведомленных или болтливых людей, так какОливер вспомнил о пререканиях между этим джентльменом и мистером Сайксом,которые как будто относились к заговору, имевшему место в прошлом. Робко поднявглаза и встретив испытующий взгляд еврея, он почувствовал, что его бледность итрепет не остались незамеченными и доставили удовольствие этому бдительномустарому джентльмену.
Еврей, отвратительно улыбаясь, погладил Оливера по голове исказал, что они еще станут друзьями, если он будет вести себя хорошо и начнетработать. Затем, взяв шляпу и надев старое, заплатанное пальто, он вышел изкомнаты и запер за собой дверь.
Весь этот день и в последующие дни Оливер не видел никого сраннего утра до полуночи и в течение долгих часов был предоставлен своимсобственным мыслям. А эти мысли, неизменно обращаясь к его добрым друзьям и ктому мнению, какое у них сложилось о нем, были очень грустны.
По прошествии недели еврей перестал запирать дверь, и теперьОливер получил возможность бродить по всему дому.
Здесь было очень грязно. В комнатах верхнего этажа былиогромные, высокие деревянные камины, большие двери, обшитые панелью стены икарнизы у потолка, почерневшие от времени и грязи, но украшенные всевозможнымиорнаментами. Все это позволяло Оливеру заключить, что много лет назад, еще дорождения старого еврея, дом принадлежал людям более достойным и, быть может,был веселым и красивым, хотя и стал теперь унылым и мрачным.
Пауки затянули паутиной углы комнаты, а иной раз, когдаОливер потихоньку входил в комнату, мыши разбегались во все стороны и в испугепря — тались в свои норки. За исключением мышей, здесь не видно и не слышнобыло ни единого живого существа; и часто, когда наступали сумерки и Оливеруставал бродить по комнатам, он забивался в уголок у входной двери, чтобы бытьпоближе к живым людям, и сидел здесь, прислушиваясь и считая часы, пока невозвращался еврей или мальчики.
Во всех комнатах ветхие ставни были закрыты, укреплявшие ихболты плотно привинчены к дереву; свет пробивался только в круглые отверстиянаверху, что делало комнаты еще более мрачными и наполняло их причудливымитенями. Выходившее во двор чердачное окно с заржавленной решеткой, приделаннойснаружи, не было закрыто ставнями, и в это окно грустивший Оливер часто смотрелчасами; за окном в беспорядке громоздились крыши, видны были почерневшие трубы,коньки — и только. Правда, иной раз можно было увидеть седую голову,выглядывавшую из-за парапета какого-нибудь далекого дома, но она быстро исчезала;а так как окно в обсерватории Оливера было забито и за долгие годы потускнелоот дождя и дыма, то ему оставалось только всматриваться в очертания различныхпредметов, не надеясь, что его увидят или услышат, — на это у него было небольше шансов, чем если бы он жил внутри купола собора св. Павла.
Как-то после полудня, когда Плут и юный Бейтс готовились квечерней работе, первому из упомянутых молодых джентльменов пришла в головумысль позаботиться об украшении собственной особы (нужно отдать ему справедливость— обычно он не был подвержен этой слабости), и с этой целью он снисходительноприказал Оливеру немедленно помочь ему при совершении туалета.
Оливер был рад случаю оказать услугу, счастлив, что видитподле себя людей, хотя бы и дурных, страстно желал снискать расположение тех,кто его окружал, если этого можно было достигнуть, не совершая бесчестныхпоступков, — вот почему он и не подумал возражать против такогопредложения. Он поспешил изъявить свою готовность и, опустившись на пол, чтобыпоставить себе на колено ногу Плута, сидевшего на столе, приступил к процедуре,которую мистер Даукинс назвал «полированием своих скакунов». Эти слова впереводе на обычный английский язык означали чистку сапог.
Сознание ли свободы и независимости, которое, по-видимому,должно испытывать разумное животное, когда оно сидит в удобной позе на столе,курит трубку и небрежно болтает одной ногой, пока ему чистят сапоги, хотя ононе потрудилось их снять, и неприятная перспектива снова их натягивать нетревожит его мыслей, или же хороший табак смягчил сердце Плута, а может быть,на него подействовало успокоительно слабое пиво, — как бы там ни было, ноПлут в тот момент находился в расположении духа романтическом и восторженном,обычно чуждом его природе. Сначала он с задумчивым видом смотрел вниз на Оливера,а затем, подняв голову и тихонько вздохнув, сказал не то самому себе, не тоюному Бейтсу:
