пальцы на боках и острый подбородок на плече. Неловко похлопала ее по спине и поспешила отстраниться. Воодушевленная Гаврилова громко шмыгнула носом и гнусаво протараторила:
– Спасибо, Катенька, спасибо. Мы тихо пойдем, никто нас даже не услышит. Они же, как вампиры, все только по ночам шастают. Да? Кому мы там будем нужны…
Смоль обреченно кивнула и продолжила кивать, даже когда полные губы оставили размазанный след от губной помады на скуле и когда Надя, неловко пошатнувшись, вскочила, бегом исчезая за порогом комнаты. Протяжно застонал Бестужев.
– Ты сошла с ума? Если этот нас не пугает, то идти в лес равносильно самоубийству. Ты смертница, Кать?
Жестокие слова были правдивы, она это знала. Ни Саша, ни Катя не были дураками, так почему сейчас ее поступки стали необдуманными и легкомысленными? Смоль лихорадочно соображала, пыталась найти себе оправдание, не звучащее идиотским благородством.
– А ты будешь ждать, когда сюда за ней явятся? И дальше что, Саш, преспокойно выдадим невесту Полозу или, может, сразу сунем ее в бочаг к кикиморе? Кто сюда придет раньше, тому и Надя? Я иду. – Она заставила себя подняться, прожигая взглядом молчащих мальчишек. Повысила голос: – Надя, иди к бане, я пойду за обувью.
Коленкой Катя мягко подвинула Щека, вскарабкалась на печь, забрала одежду на смену пропитанной потом и сукровицей пижаме. И помчалась к двери, надеясь, что ей хватит сил пережить эту дорогу, что им действительно повезет. Ничего, они быстро справятся, все будет отлично.
Бестужев остался на лавке. Молча провожал ее удаляющуюся спину взглядом и понимал, что по-другому не сможет. Не будь у скамьи лениво потирающего ладони Щека, он дал бы волю эмоциям – опрокинул стул, ударил по столу и взвыл бы от абсурдности всего происходящего. Жалкие остатки гордости давили желания. Наступали на глотку, заставляя шумно выдохнуть, массируя виски указательными и средними пальцами. Прикрыть глаза, сосчитав до десяти и поднимаясь с места.
Ничего, они пройдут через это вместе, а по дороге он сумеет поговорить со Смоль, признаться во всем и понять, куда им нужно будет двигаться. Двоим. Потому что без Кати смысл жизни был неясным, неопределенным. Потому что, когда мысли возвращались к ней и наскоком мчались по кругу, он сходил с ума.
Разум хладнокровно и методично раскладывал мысли по полочкам, Бестужев решал, как им быть дальше. А руки на автомате заворачивали широкий кухонный нож в пожелтевшую от времени газету, укладывали в рюкзак плотно закрученную бутылку воды. Когда сзади раздалось слабое шевеление и широкие шаги, сердце пропустило удар.
– Куда-то торопишься? – Беспокойство лизнуло загривок, но Саша заставил звучать свой голос отстраненно. Даже голову на шум удаляющихся шагов не повернул, пока все внутри покрывалось коркой ледяного колкого инея. Он уже знал ответ.
– За Катей. Прогуляюсь по лесу, не оставлять же их одних.
В висках что-то громко щелкнуло, навылет прострелило болью. Саша прикрыл глаза, понимающе кивая. И с этим движением идеально отстроенный план начал разваливаться – по кирпичику крошиться и падать к ногам. Ему не просто нужно было поговорить со Смоль, в последние дни это начало напоминать манию. Щеку не место в этом разговоре, он не должен идти с ней рука об руку.
– Окей, значит, идем все вместе. Подожди меня, мне осталось немного. Достань пока из подвала консервы, они в дальнем углу на широком столе, ты сразу их заметишь.
Шаги замерли у двери, Щек медлил. Пальцы сжимали дверную ручку, но не открывали, одна бровь недоуменно изогнулась.
– Зачем тебе консервы? Дорога не такая далекая, в лесу задерживаться не стоит.
– Есть можно на ходу, вчера Катя потеряла много сил, а с самого утра Гаврилова гонит ее в дорогу. Ей не нужна ни еда, ни вода? – Нейтральный вопрос повис в воздухе, деревенский молча размышлял. Сверлил ореховыми глазами его спину, Саша чувствовал это физически, будто взгляд Щека был осязаем. Методично и неприятно вкручивал болт между лопаток, громко хрустя мясом и нервами позвоночника.
– Хорошо.
Шаги изменили направление. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять – лязгнул засов на крышке люка, заскрипела открывающаяся дверца. А у Бестужева нервы скакали и вязались в узлы, дрожали пальцы. Он заставил себя досчитать до пяти – этого времени достаточно, чтобы Щек спустился поглубже. Застегнул молнию рюкзака, закинул его на плечи.
…четыре, пять.
Он не верил в то, на что стал способен в последнее время. Крышка люка с грохотом ударилась о пол, засов вошел в паз легко, как по маслу. С той стороны тишина. Бестужев нервно облизнул губы, вытер о джинсы вмиг вспотевшие пальцы и убедил себя, что не сделал ничего плохого. Шипящий голос Щека заставил дернуться всем телом. Попятиться. Он не звучал приглушенно, как голоса Кати и Славы в тот день, когда они обнаружили подвал и болтали внизу о закатках. Нет. Он пробирался через щели, стелился по полу и карабкался вверх по ногам, забирался до самых перепонок. Тихий, но такой отчетливый. Будто странный деревенский парень шептал ему на ухо.
– Досадно. Я поддался на глупую детскую уловку. Люк ты открывать не планируешь?
К лицу начал прикипать озлобленный оскал, Саша молчал.
– Открой люк, побудь хоть немного разумным. Ты обречешь всех на смерть, без меня вам не выбраться живыми. Глупые, не знающие банальных правил безопасности, вы не выйдете из леса никогда, стоит только наткнуться на лешего. Рассказать, какие ужасы вы можете повстречать на своем пути? Открой люк.
Убеждение не пробрало, охватила злоба, в голове одна картинка сменила другую: вот самоуверенный парень опрокидывает Смоль на лопатки на цветущем лугу, вот она уже сверху. Что было между ними в ту ночь, когда она выскользнула из дома? Если Щек позволил себе подобное на вторую их встречу, как далеко зашли его проклятые руки тогда? Одни ли руки?
– Молись, чтобы я был снисходителен и открыл засов сегодня. Я уведу их в дом старосты, а сам перенесу вещи. Посмотрим, сколько дружков у тебя в этой деревне и как скоро они тебя найдут. С голода не сдохнешь, горе можешь утопить в самогонке. До новых встреч, Щек.
Он не верил собственному голосу – упавший и хриплый, вместо победных нот в нем скрипел страх. Сознание пыталось что-то втолковать, но Саша был слеп. Слышал разочарованный мягкий смех, а на руках приподнимались волоски от ужаса. Смех Щека обещал мучения, так поддавались веселью социопаты, опасные и непредсказуемые. И Бестужев трусливо сбежал – ускорил шаг, чтобы не передумать. Надежно прикрыл за собой дверь, направляясь к бане.
Девочки уже не просто собрались, они отправились в путь. Смоль впереди, семенящая на подгибающихся ногах Гаврилова сзади. Они почти дошли до первых деревьев, обозначающих границу леса. Саша побежал. Дорожка
