сама бросалась под ноги, только успевай их переставлять. Даже не запыхался. Обернувшиеся на шум девчонки остановились, решили подождать.
– Изменил свое решение? – Смоль по-птичьи склонила голову вбок, но в глазах заплясали искры радости. Она окинула беглым взглядом дорожку к дому и деревянный сруб, а затем вернулась к его глазам. И на какое-то мгновение Бестужеву показалось, что он уловил в ее глазах разочарование. Он кривовато улыбнулся.
– Ты ведь пошла, куда я без тебя.
Катя растерянно кивнула, неловко заправила за ухо прядь волос и развернулась, чтобы продолжить путь. Надя молчала, пробежалась напряженным взглядом по его профилю и заняла место за их спинами. Ничего, ему уже давно было плевать, кто что услышит и как это расценит. Саша поравнялся с Катей. Прочистил горло, не зная, как подступиться к тому, что лежало на душе. Как облечь мысли в слова?
– Не надо, давай просто пойдем в тишине?
Оказывается, все это время Смоль шла, глядя на него. Натянутая, словно струна, напряженная. Руки мяли край расстегнутой куртки, губы поджаты, а в глазах такая мука, что ему почти стало стыдно за все происходящее. Но по-другому он не умел.
«Господи, Смоль, этот крест слишком тяжел для меня, просто позволь мне выговориться. Позволь оказаться рядом».
– Все, что я делал в последние дни, все мои поступки… – Он сглотнул вязкую слюну, продолжая: – Ты должна понимать, что я не со зла, Катя. Я по-другому уже не могу, ты стала слишком дорога мне.
– Лучшая подруга, о которой ты обещал заботиться, помню. – Она разочарованно отвернула от него лицо, смахивая с прохода между кустарниками низко висящую паутину с жирным крестовиком в центре. Та прилипла к руке, и девушка резко ею потрясла. Стоило ребятам углубиться в лес, и их голоса перешли на шепот. – Но мне не нужна такая забота, Саша. Я хочу строить свою жизнь без чужой помощи и чтобы ты уважал мой выбор так же, как я уважала твой.
– Нет.
Она возмущенно втянула в себя воздух, разочарованно цокнула языком, рывком возвращая к нему взгляд. Короткие волосы хлестнули по щекам, и Бестужев едва сдержал порыв заправить их обратно ей за уши. Сейчас Катя бы ему не позволила. Вместо этого Саша продолжил, останавливая ее возмущение просительно вытянутой рукой.
– В последние дни я понял, что отношусь к тебе не как к подруге, совсем нет. В тот момент на поляне я думал, что сойду с ума. Этот Щек и ты… Я думал… – Он запнулся, с шумом втянул воздух через стиснутые зубы и затравленно обернулся. Как из себя признание выдавить? Сегодня он решил, что Смоль о привороте ничего не узнает. Не нужно объяснять причину перемен, не нужно ей знать, что чувства эти навязанные и насквозь прогнившие, что одержимость доводила его до безумия, в котором Бестужев чуял лишь ее запах. Ему не сочувствие и понимание, не жалость нужны были – она. Целиком и полностью. Открытая для него, покорная, горячая и мягкая. Если бы Саша мог привязать к себе ее душу, он бы привязал.
– Ты говоришь, что…
– Влюблен. И я знаю, что ты мои чувства разделяешь. Так будь со мной, Катя, давай забудем о разногласиях, об ошибках и обо всем, что наговорили друг другу в последнюю неделю. Давай просто посмотрим, что из этого может выйти?
Ее взгляд начал метаться, и что-то болезненно екнуло. Сколько он способен перенести ударов от этой никчемной судьбы? Что ему предстояло пережить?
– Забудь о нем, это лишь временное увлечение, я уверен. Вспомни, сколько нас связывает, Катя. Он останется здесь, а ты уедешь. Он уже сделал свой выбор, посмотри. – Резким движением руки он указал им за спину, от этого движения шарахнулась плетущаяся позади Гаврилова, но Смоль молчала. – Ты видишь его где-то? Он сказал, что эта дорога для самоубийц, и если ты на нее ступила, то этот выбор только твой. Щек пошел следом? Так насколько ты ему дорога на самом деле? Возможно, это неприятно слышать, но деревенскому парнишке захотелось экзотики. Так, на пару раз. О какой великой любви может идти речь? Он хоть что-то сказал о любви?
Саша давил и давил, продолжал жечь ее словами, несмотря на то что голова ее опускалась, съеживались расправленные плечи. Катя слушала жестокие речи и молчала, принимая за чистую монету. Дрожали губы, затравленный взгляд путался в длинной траве, ласкающей ноги. Бестужев почти готов был поклясться, что скоро с длинных черных ресниц начнут срываться соленые капли слез.
– Я забуду, клянусь. Просто скажи, что чувствуешь ко мне хоть что-нибудь, и мы отложим этот разговор до других времен. Мне просто нужно знать, что у моей надежды есть право на существование. – Он смягчил ноты, добавил заискивающие, наблюдая за тем, как Катя кусала губы. Указательный палец поглаживал сжатую в кулачок руку и, о боги, она разжалась.
Расслабилась под этим касанием, пусть и подрагивала мелко-мелко. Ничего, если у нее зародились какие-то чувства к деревенскому ублюдку, он их вытравит. Выжжет и выдернет гнилые корни, забудет все произошедшее здесь. Там, в городе, они защитят свои работы, и жизнь пойдет своим чередом. Совместная.
– Я… – Бестужев едва уловил ее шепот, пальцы ободряюще сжались на ее руке. – Я запуталась, Саша, это словно какое-то наваждение. Столько лет ты держал меня рядом, не отвергая и не подпуская к себе, а теперь… Моя надежда умерла, понимаешь? Было так больно, что это всю меня исчерпало. Я запуталась в том, что сейчас чувствую. К тебе, к нему, мне просто нужно время.
– Я дам тебе время, что угодно, сколько угодно. Просто скажи, что шанс есть. – Бестужев заставил ее остановиться, замер напротив, заправляя ее волосы за ухо, погладил скулу, опускаясь к губам.
Она задрожала. Поспешно сглотнула и попыталась отвести взгляд в сторону. Бестужев не позволил, мягким нажимом приподнял подбородок и наклонился. Раз, хотя бы один раз… Смоль не противилась. Горячие и сухие губы коснулись ее, мягких и податливых. И за эту секунду Саша готов был продать свою душу дьяволу. Он бы весь мир сжег, если бы этот момент можно было растянуть, продолжить.
Но стоящая за спиной Гаврилова тихо кашлянула, этот неожиданный звук заставил Катю испуганно отпрянуть.
– Я все понимаю, вы тут свою жизнь налаживаете. Но вам не кажется, что обстановка немножко неподходящая? – Нервным кивком она указала на бок моровой избы, выглядывающей из-за деревьев.
Внутри все сжалось в клубок, но Саша согласно кивнул.
Дверь в косой сруб была широко распахнута, чернота проема отталкивала. Здесь, на поляне, на которой даже птицы не пели, происходящее показалось ему по-настоящему жутким. Они шли в дом мертвых, чтобы вернуть скелету невесты кольцо от жестокого суженого.
– Входим, ты возвращаешь
