просто забыли погасить свет во время очередного кокаинового сеанса, сопровождавшегося бессмысленными диалогами и дурацкими гримасами? «Узники замка Зехра», — подумал Синиша, слегка замедлив шаг, и вдруг почувствовал отвращение к своим вновь обретенным боснийским приятелям, а также к себе самому, проводящему время в их компании. Не глубокую брезгливость, которую он ощущал по отношению к сомнительным личностям в Загребе, но что-то такое, отчего, казалось, его вот-вот вырвет… Резким движением он отвернул голову от освещенного окна и увидел, что Тонино удалился от него на добрых десять шагов.
Тонино, Тонино… Добрый дух Третича. Мать Тереза впавшего в детство острова прокаженных поверенных… Тонино с его погружениями в аутичные бездны, с его огромным членом и бог знает какими страшными ночными кошмарами; Тонино с его жестоким отцом; Тонино, влюбленный в свою лодку, названную именем его покойной матери; Тонино и его женские капризы… Тонино: его единственный настоящий друг, не только на этом зачарованном острове.
— Ш-ш-ш-ш-ш! — позвал их шепотом Брклячич откуда-то из кустов справа от маяка, где начиналась узенькая крутая дорожка, ведущая к морю. — Йо уж пенсуол, цьто вы опоздоате! Дессо оне уж дуолжны подойти!
— Кто? — спросил Синиша.
— Ш-ш-ш-ш-ш!!! — шикнули на него оба одновременно.
— Внизу, на берегу! — прошептал Тонино. — Видишь вон ту гладкую каменную плиту, единственную, которая между скалами плавно спускается в море? Вот, смотри на нее и продолжай молчать. Нам нужно спуститься еще немного…
— И что дальше? На этот камень приземлятся инопланетяне? Что за фигня?
— Ш-ш-ш-ш!!! — строго зашипел Домагой, идущий во главе колонны. Он остановился там, где тропинка становилась еще круче, и махнул им, чтобы они спрятались и сели на корточки. Тонино ловко нырнул за ближайший редкий кустик, протянул Синише руку и притянул его к себе.
Ветер окончательно перестал дуть, и минуты проходили в полной тишине, нарушаемой лишь легкими всплесками ударявшихся о скалы небольших волн, которые будто бы вежливо стучались к какому-нибудь важному человеку. Они вскарабкивались на эту почти горизонтально лежавшую плиту всего на пару сантиметров, а затем быстро, как будто они перепутали кабинет, бежали обратно в море. На камне больше ничего не было. Синиша посмотрел на усыпанное звездами небо: впереди, с западной стороны, на все еще темном небосводе, они сияли так же ярко, как и ночью, но прямо над его головой они уже тускнели, предвещая рассвет. Опершись на локти, он запрокинул голову, чтобы посмотреть, как выглядит небо за его спиной, но вдруг внизу послышался звук, как будто что-то большое плюхнулось в море! Синиша вздрогнул и выпрямился, Тонино потянул его за рукав, но поверенный потерял равновесие, поскользнулся и упал. Только благодаря тому, что Тонино держал его достаточно крепко, он не полетел кубарем вниз по крутому склону через колючие кусты прямо в воду.
— Ой, мати твою… — заорал седьмой поверенный, когда его потрепанный преемник встал на ноги. — Спуортсмен! Надо боло тебя привязоать к кипарису, коак Одиссея! Но, спетайте меня, йо гряду зоа рыбуой, куоморсями!
— Ты в порядке? — спросил Тонино, когда Брклячич начал ловко спускаться вниз по дорожке к морю.
— Не знаю, на хрен. Наверное, в порядке… Что это было, я думал, что личанин упал в море?
— Ты что, ничего не видел?
— А чего видеть?! Я только слышал «хлюп!» и все, на фиг. Что я должен был увидеть?
— Тристана и Изольду.
— Кого?!
— Твой предшественник их так назвал, не я.
— Кого назвал? Кто?
Тонино открыл рот, но его остановил донесшийся снизу искаженный голос Брклячича: седьмой поверенный стоял на том самом плоском камне лицом к морю, держал в каждой руке по рыбине и, чудовищно хрипя и жутко фальшивя, стал петь «О соле мио!». Синиша скривился, но Тонино предупредительно поднял указательный палец и сказал, чтобы он молча смотрел на воду. Не успел стоявший внизу Брклячич закончить первый куплет, как в десяти метрах от берега из воды вынырнули две головы на расстоянии метра друг от друга.
— Добро ютро, море злато!!! — закричал им Брклячич, а торчавшие из моря головы закачались влево-вправо, как синхронистки на соревнованиях, и стали издавать какие-то пыхтящие и клокочущие звуки. Смотритель маяка рассмеялся во весь голос, закричал: «Спасибо, море!!!», высоко поднял рыбин и начал имитировать такое же пыхтение и клокотание. Головы вытянулись на широких шеях, затем вновь, абсолютно синхронно, наклонились влево и скрылись в морской пучине.
— Молодой человек, мы с вами случайно не знакомы? — обратился Тонино к Синише обычным голосом. — Вы напоминаете мне одного, хе-хе, молодуого циловека с Трециця!
Синиша ошеломленно смотрел на круги, расходившиеся по воде от места, куда нырнули пловчихи Брклячича, и действительно напоминал застывшего Тонино.
— Тонино, что это было? — наконец отозвался он.
— Это, мой повери, было… Эх, как тебе объяснить… Это было то, о чем ты будешь молчать как рыба и откроешь когда-нибудь только тому, кто для тебя по-настоящему важен, кому ты максимально доверяешь. Кроме того, это мое своеобразное извинение за то, что я, как и многие другие, писал Бонино и хвалил тебя.
— Как ты сказал, Тристан и Изольда? Эти существа, это ведь не люди, да?
Синиша выглядел и говорил как человек, которого только что вывели из глубокого гипноза.
— Муорские циловеки, хе-хе… Муои куошецьки, — сказал Брклячич, поднимаясь и проходя мимо них в сторону маяка.
— Домагой называет их своими кошечками, — объяснил Тонино, — но официально у нас они называются средиземноморские медведицы, или тюлени-монахи.
— Погоди-погоди, они разве не вымерли?
— Нет, что ты, просто из-за недостатка сардин они покинули Адриатическое море.
— И что, теперь они возвращаются?
— Об этом никто не может сказать с уверенностью. Много лет в Адриатическом море никто не видел ни одной особи, за исключением этих двух, да и их, я уверен, до сегодняшнего утра видели только мы с Домагоем. Они появляются здесь уже на протяжении года и каждый день на рассвете оставляют Домагою, на этом самом камне, по одной рыбе каждая.
— Да ну, брось…
— Серьезно! Разве ты сейчас не видел это своими собственными глазами?
— Эти рыбины, которые он сейчас отнес наверх, оставили ему медведицы, типа в шутку, на завтрак? Тонино, перестань…
— Пойдем скорей наверх, посмотришь на них. Они наверняка еще живые. А Домагой расскажет тебе остальное.
— Ну пойдем, послушаю еще одну историю. И да… Извинение — просто феноменальное, чудесное. Правда.
— И оно принимается?
— Естественно, дружище, о чем речь.
— Куоморси… — сказал Брклячич, ставя перед ними на стол большую пластиковую миску.
— Комарчи, — быстро перевел Тонино, — или дорадо. Слышал о такой рыбе? Дома мы ее еще не ели: ее сезон начнется через неделю-две.
— Слышал, мне
