И покуда не пробил мой час,
Я спешу к тебе трудной тропою.
Мы сограждане были с тобою —
Так, наверное, скажут о нас.
Этот город нам стоил труда,
И поэтому словом и делом
Мы клялись, словно Солнцем и Девой,
Херсонес не предать никогда!
Княжна
Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой...
Николоз Бараташвили
Далекая картина
Из дедовских времен:
Княжна Екатерина
И колокольный звон.
Из церкви полутемной
Домой спешит легко
Княжна в одежде скромной,
А рядом с ней Нико.
О юноша невзрачный,
Хромой канцелярист!
Зачем с усмешкой мрачной
Пером ты чертишь лист?
Зачем стихи слагаешь
И даришь ей тетрадь?
Как будто ты не знаешь,
Что счастью не бывать!
Не станет ждать поэта
Спокойная княжна.
Княжне тетрадка эта
Почти что не нужна.
Княжна как бы в тумане
Предчувствует в душе,
Что с князем Дадиани
Обручена уже.
Обречена пылиться
Тетрадка до поры.
Ленивая столица,
Уснувшие дворы...
Воистину далёко
До будущих времен.
И на горе высокой
Белеет Пантеон.
На полигоне
Прости, я думал о тебе
За проволочным загражденьем.
Вращалась в стереотрубе
Земля обманчивым виденьем.
Вращалась близкая Земля.
Был каждый камень на примете,
Леса, озера, и поля,
И, в общем, все, что есть на свете.
Простой оптический обман
Позволил мне увидеть разом
Дорогу, утренний туман,
Солдатика с противогазом.
Просвечивался каждый куст.
В трех километрах шел ребенок.
Был воздух невесом и пуст,
А взгляд внимателен и тонок.
Я видел зрением своим,
Усиленным десятикратно,
Ту часть Земли, где состоим
Приписанными безвозвратно.
Она была невелика
В кружке холодного металла,
И смерти черная рука
Еще стекла не закрывала.
Колыбельная Кольке
Колька, мальчик деревенский!
Ярославский ли, смоленский,
Перевязанный платком,
В трудном городе, где даже
На вокзале жди пропажи,
Рядом с маминым мешком.
На скамейке деревянной.
Как солдатик оловянный,
У поклажи на часах.
Мать ушла. Закрылись двери.
Заблудилась или съели
Волки в каменных лесах?
Колька, спи! Закрой глаза.
Спят смоленские леса.
Лошадь спит. Корова спит.
Над землей звезда висит.
Там, во сне, твоя деревня
Прячет в инее деревья
И пыхтит своим дымком.
Пусть и мне она приснится
Сном, упавшим, как ресница,
Безмятежным детским сном.
Колька, спи! Ровесник малый,
Вестник жизни небывалой,
Позабудь про свой мешок.
В стороне твоей морозной
Ночь шуршит метелью звездной,
Ворошит сухой снежок.
Дед Василий
Под Угличем, где рыжая корова
Бредет, не зная ласкового слова,
Где зимний вечер длится, как во сне,
Никто не вспоминает обо мне.
Там дед Василий, выйдя на крыльцо.
Ладонью трет шершавое лицо
И неподвижно смотрит на дорогу.
Гостей не видно. Ну и слава богу!
А может быть, ты умер, дед Василий?
Полгода писем мне не приносили.
Давно лекарств тебе не отправлял
И адрес твой, должно быть, потерял.
Ты умер и в Покровском похоронен.
Тебя везли в телеге по дороге
Сквозь три деревни, с богом, налегке,
В наглаженном широком пиджаке...
Но если ты живешь еще на свете,
Тогда прости мне поминанья эти
И напиши, что на дворе зима,
Что все по-старому,
Что нет от нас письма...
Ли-2
Отцу
Ли-2, мой старый друг!
Смешны твои повадки.
Тебе последний круг
Остался до посадки.
Дистанцию свою
Кончаешь на пределе,
Но все-таки в строю,
Но все-таки при деле.
Я слышу, как вдали
Хрипят твои моторы.
С тобой уже с земли
Ведут переговоры.
Мол, хватит, полетал,
Давай другим дорогу!
Истерся твой металл
С годами понемногу.
Мой верный друг Ли-2!
В наш век ракетной тяги
Не умерли слова
О чести и отваге.
За ними бой и труд.
И, если приглядеться,
Они еще живут
В твоем железном сердце.
Как говорится, есть
В пороховницах порох,
Пока осталась честь,
Как топливо в моторах!
Гость
Ко мне приходит человек,
Мой запоздалый гость.
В прихожей стряхивает снег,
Потом пальто — на гвоздь.
«Ну, как дела?» — «Да так дела...
По-старому живем».
Мы с ним садимся у
