— Если моя дочь убийца, неужели я обязан использовать своеположение, чтобы избавить ее от ответственности за ее поступки?
— Разумеется.
— Дорогая Вики! Ты не понимаешь. Это невозможно. Я не могупоступиться своим достоинством.
— Ерунда.
Они оглядели друг друга — между ними стояла стена. Наверное,так же друг на друга смотрели Агамемнон и Клитемнестра, когда у них на губахтрепетало слово Ифигения.
— Как член правительства, ты мог бы нажать на полицию, чтобыони прекратили расследование и вынесли вердикт о самоубийстве. Подобноеслучалось — не притворяйся.
— Тогда это было вопросом политики — этого требовалиинтересы государства. Сейчас дело имеет личный, частный характер. Оченьсомневаюсь, что я смогу чем-то помочь.
— Сможешь, если тебе хвост прищемят. Министр-координаторпобагровел.
— Даже если бы мог — не стал бы! Это было бы оскорблениеммоего достоинства.
— Если бы Сандру арестовали и осудили, не нанял ли бы тысамого лучшего адвоката и не сделал бы все возможное, чтобы ее освободить,сколь ни была бы она виновна?
— Разумеется, разумеется. Но это совсем другое дело. Вам,женщинам, этого не понять.
Супруга министра замолчала, ее убежденность не моглипоколебать никакие доводы. Из всех своих детей она меньше всего любила Сандру,тем не менее материнское естество возобладало — всеми средствами, честными илибесчестными, станет она защищать свое дитя. Зубами и когтями будет она дратьсяза Сандру.
— Во всяком случае, — сказал министр-координатор, — Сандруне осудят, пока не соберут достаточно убедительных доказательств ее виновности.А я, например, отказываюсь верить, что моя дочь является убийцей. Удивляюсьтебе, Вики, как могло тебе в голову прийти такое.
Его жена промолчала, и министр-координатор тяжелой походкойвышел из комнаты. Подумать только, Вики… его Вики… с которой он много летпрожил бок о бок, обнаружила в своей душе такую спирающую дыхание бездну, окоторой он даже и не подозревал.
5
Рейс застал Руфь Лессинг за разборкой бумаг, лежавших набольшом столе. На ней был черный пиджак с юбкой и белая блузочка, ее обликолицетворял собой спокойную, неторопливую деловитость. У нее под глазами онзаметил темные круги, у рта пролегла горестная складка, но свое горе, если этобыло горем, она, как и все другие эмоции, накрепко зажала в кулак.
Рейс объяснил цель своего визита, и она живо откликнуласьему.
— Очень хорошо, что вы пришли. Разумеется, я вас знаю.Мистер Бартон ждал, что вы присоединитесь к нам прошлым вечером, не так ли? Япомню, он говорил об этом.
— А он не упоминал об этом раньше?
Она немного задумалась.
— Нет. Он это сказал, когда мы расселись вокруг стола.Помню, я была немного удивлена… — Она замолчала и чуть зарумянилась. — Не тем,что вы приглашены, разумеется. Я знаю, вы его старый друг. И должны былиприсутствовать на вечере год назад. Я хотела сказать, что удивилась бы, если быпришли… Как удивилась тому, что мистер Бартон не пригласил другую женщину,чтобы уравновесить компанию… Но, разумеется, если вы собирались опоздать или,возможно, не пришли бы совсем… — Она осеклась. — Какая я бестолковая. Почемувся эта не имеющая значения дрянь лезет в голову? Все утро мне не по себе.
— Но вы, как обычно, пришли на работу?
— Разумеется. — Она удивилась, немного возмутилась. — Это жемоя работа. Многое надо сделать и разобрать.
— Джордж мне всегда говорил, что он всецело на васполагается, — мягко проговорил Рейс.
Руфь отвернулась. Он увидел, она быстро проглотила рыдание,глаза у нее заблестели. Она не выставляла напоказ своих переживаний, и этопочти убедило его в ее совершеннейшей невиновности. Почти, но не совсем. Емуприходилось встречать женщин, обладавших незаурядными актерскими способностями,женщин, у которых красные веки и черные круги под глазами появлялись в силуразных искусственных ухищрений, а не естественных чувств. Отложив эту мысль прозапас, он подумал: «Во всяком случае, держаться она умеет».
Руфь повернулась к столу и в ответ на его последнеезамечание спокойно произнесла:
— Я много лет с ним проработала… в апреле будет семь лет…знала его привычки; я думаю, он… доверял мне.
— Не сомневаюсь… Подходит время ленча. Я надеюсь, вы неоткажетесь пойти где-нибудь мирно со мной позавтракать. Мне бы хотелось с вамипоговорить.
— Спасибо. Мне тоже хочется.
Он повел ее в маленький ресторан, где, как ему былоизвестно, столы стояли довольно просторно и можно было спокойно побеседовать.Он сделал заказ и, когда официант удалился, взглянул на свою спутницу.
Красивая девушка, подумал он, гладко причесанные темныеволосы, решительно сжатый рот, волевой подбородок.
Пока не подали еду, он немного поболтал о том о сем, онаподдерживала беседу, выказав себя умным и понимающим собеседником.
Наконец, после некоторой паузы, она сказала:
— Вы хотите со мной поговорить о вчерашнем? Пожалуйста,начинайте. Все это настолько невероятно, что хотелось бы об этом поговорить. Непроизойди это перед моими глазами, я бы никогда не поверила.
— Вы, разумеется, уже видели главного инспектора Кемпа?
— Да, вчера вечером. Он кажется умным и опытным. — Онапомолчала. — Это было действительно убийство, полковник?
— Вам так сказал Кемп?
— Сам он ничего не сказал, но по его вопросам былодостаточно ясно, что у него на уме.
— Ваше мнение, было ли это самоубийство или нет, будетособенно ценно, мисс Лессинг. Вы хорошо знали Бартона и, как я себепредставляю, провели с ним большую часть вчерашнего дня. Как он выглядел?Обычно? Или был расстроен… удручен… взволнован?
Она задумалась.
— Трудно сказать. Он был удручен и расстроен — на то былапричина.
Она объяснила, какая ситуация возникла по милости ВиктораДрейка, и вкратце обрисовала жизненный путь этого юноши.
— Гм, — проговорил Рейс. — Злополучная паршивая овца. ИБартон из-за него переживал? Руфь сказала не торопясь:
— Это трудно объяснить Понимаете, я очень хорошо зналамистера Бартона. Он злился, волновался из-за этого, да и миссис Дрейк, каквсегда в таких случаях, очень переживала, ему хотелось всё уладить. Но у менясложилось впечатление…
