самим, кое-что меня смущало. Во-первых, роли в романтических комедиях не составляли для меня никакого труда: сегодня прочел сценарий, завтра отыграл роль. Во-вторых, я начал ощущать себя не актером, а каким-то аниматором. «Ну и что в этом плохого?» – спрашивал я себя. Комедии у меня получались неплохо. Критики называли мой юмор «жизнеутверждающим» и упоминали «неуемный оптимизм». Я по мере сил наделял мужественностью выхолощенные персонажи романтических комедий и, как правило, оправдывал ожидания зрителей.
Тем не менее мне казалось, что я притворяюсь, играю роль, а не живу, оставаясь собой. То, что пятнадцать лет назад было для меня творческим самовыражением, теперь все меньше питало мой дух. Актерское мастерство словно бы превратилось в ремесло, которым занимаешься по привычке и которое ничего не дает ни уму, ни сердцу. Нет, такое актерское мастерство мне было ни к чему.
Путешествия приносили больше пользы для моего внутреннего развития, чем моя избранная карьера. Я любил продажи, образование, музыку и спорт, поэтому стал подумывать о смене профессии. Может, стоит попробовать писать рассказы или книги о путешествиях? Податься в рекламу? Стать учителем, музыкантом, футбольным тренером? Я не мог определиться.
Я не находил себе места. Мне нужно было развиваться. Уплыть вверх по течению, сменить полосу, взойти на новую ступень. Но как? Я снова поменял место жительства. Купил дом в Голливуд-Хиллз – при нем был большой сад, что меня устраивало, а спален хватало на семью из пяти человек.
Часть шестая
Стрела не ищет цель, цель притягивает стрелу
2005 г., март
За свою жизнь мне довелось познакомиться и проводить время со многими чудесными женщинами; за некоторыми я даже серьезно ухаживал, а с некоторыми до сих пор поддерживаю дружеские отношения. Однако же все это было промежуточными остановками, а не конечной станцией. Мне перевалило за тридцать, и я искал любовь своей жизни, подругу и мать моих детей. Я даже больше скажу – я искал свою единственную. Ее. Ту самую.
А потом мне приснился сон. Ну да, с оргазмом. Влажная мечта.
Нет, не тот, который снился раньше. Другой.
Я, опять же в полном умиротворении, сидел в кресле-качалке на веранде своего одноэтажного загородного дома. Изогнутая подковой грунтовая подъездная дорожка вела к трем ступенькам на веранду. Перед домом зеленел газон – два акра густой нестриженой травы святого Августина. Вдали, за деревьями, к началу подъездной дорожки подкатывала церемониальная процессия «рейнджроверов», «навигаторов», «субурбанов» и микроавтобусов. За рулем каждого автомобиля сидела женщина, а в каждом салоне – по четверо детей. Все приветливо махали мне. Машины останавливались – два колеса на траве, два на грунтовке. Все женщины были спокойны и приветливы. Все дети – здоровы, веселы и счастливы. Мы все хорошо знали друг друга.
Двадцать две машины.
Двадцать две женщины.
Восемьдесят восемь детей.
Женщины приехали не к человеку, за которого вышли замуж, а к любимому мужчине, отцу своих детей. Дети приехали к отцу.
Ко мне.
Приехали праздновать мой восемьдесят восьмой день рождения.
По ребенку на каждый год моей жизни.
Все были рады меня чествовать, рады были видеть друг друга. С каждой матерью меня связывали добрые воспоминания, дети забирались ко мне на колени. Мы обнимались, целовались, смеялись и шутили, плакали от счастья. Все собрались вокруг меня для семейной фотографии, и мы уставились в объектив большого фотоаппарата на треножнике, установленном у ступенек веранды. Три! Два! Снимаю!
Я кончил.
Во сне я не был женат. Я был восьмидесятивосьмилетним холостяком. В то время одна мысль об этом внушала мне ужас.
Но сон был не об этом. Сон был прекрасен. Сон убедил меня, что все в порядке. Что со мной все хорошо.
Сон напомнил мне, что всю жизнь больше всего на свете я хотел быть отцом. А еще сон говорил, что даже если я не встречу свою единственную и не женюсь, то это тоже нормально.
У меня могут быть дети.
Я могу стать отцом.
Я могу быть восьмидесятивосьмилетним холостяком, окруженным двадцатью двумя улыбающимися матерями и восьмьюдесятью восемью счастливыми здоровыми детьми – и любить их всех, а все они будут любить меня.
Красный свет – страх на всю жизнь остаться холостым – возник в зеленом свете эротического сна. Это был знак, призыв остановиться, прекратить поиски своей единственной, той самой женщины, и положиться на естественный отбор, который отыщет ее для меня, и, может быть, тогда она меня найдет. Или не найдет.
Поэтому я прекратил поиски.
И она пришла.
В июле 2005 года мы с друзьями сидели в клубе «Хайд» на бульваре Сансет, и я смешивал на всех лучший на свете коктейль «Маргарита». И тут я увидел ее.
В сумрачном неоновом мареве зала парила фигура – карамельная кожа, бирюзовое платье мягчайшего шелка.
Она ничего не несла.
Она никуда не уходила.
Она невесомо двигалась туда, куда ей было нужно, и мне захотелось оказаться там, куда она направляется. Голова ее не качалась. А ноги вроде бы не касались пола. Ну, в этом я не уверен. Как я уже сказал, в зале было сумрачно.
Она впечатляла – и проясняла.
Игривая и серьезная.
Молодая и умудренная жизнью.
Провинциальная и космополитичная.
Наивная и хитроумная.
Свежая и пикантная.
Домохозяйка и королева.
Не девственница, но не продажная.
Будущая мать.
Она ничего не продавала. В этом она не нуждалась. Она знала, что она, кто она, и гордилась этим. Она была своей стихией. Законом природы. Именем собственным. Неизбежностью.
«Что… это?» – мысленно поразился я и привстал, поднятый неумолимой силой ее притяжения. Увидел, как она садится на банкетку, обитую красным бархатом, рядом с какими-то двумя женщинами. Я не мог поймать ее взгляда, замахал рукой, чтобы привлечь ее внимание, но тут в левом ухе прозвучало: «Такой женщине не машут через весь бар, сынок. Оторви зад от стула, подойди к ней и представься». Голос моей мамы. Надо решаться.
Я подошел к банкетке и вмешался в разговор:
– Привет.
Незнакомка посмотрела на меня.
– Меня зовут Мэттью, – сказал я, протягивая руку для честного пожатия.
Я сразу понял, что ей известно, кто я. Она, совершенно невозмутимая, даже не шевельнулась. Как я уже говорил, не продается.
– Камила, – наконец сказала она и коротко, но уверенно пожала мне руку.
Я перевел дух.
– А не хотите ли вы… и ваши подруги присоединиться к нашему столику? Вон там. Я угощу вас великолепной «Маргаритой».
Она взглянула на своих подруг.
– Прошу прощения, – сказала она, встала – одна – и позволила мне проводить ее к нашему столику.
Хотя она оставила подруг, я знал, что, если бы я повел себя не по-джентльменски и не пригласил и их тоже, она никогда не села бы к нам за стол.
Я смешал свой лучший коктейль. Я старательно заговорил по-испански.
Она ответила на португальском. В ту ночь я, как никогда в жизни, понимал португальский. Больше мне
