лагерь, но они в отличной форме, они с гарантией поднимутся много выше. Больше скажу, у них лучшие шансы зайти на вершину, чем у всех остальных. И если мы запишем их на свободные места в пермитах, то увеличим долю зашедших наверх как минимум на двадцать процентов.
— Ты с ними уже говорил? — спросил Тадеуш.
— Говорил, но ничегошеньки не обещал, так как в любом случае собирался сначала обсудить наши варианты в узком кругу.
— Я думаю, надо попробовать забросить на вершину Сунджо, — сказала Холли.
Мы все подскочили как ужаленные — никто и не заметил, как она вошла в палатку. Совсем на нее не похоже — ни фанфар, ни салюта.
— Кого? — недовольным тоном переспросил Джош.
— Внука Запы, — ответила Холли.
Все открыли рот и уставились на Сунджо и Запу. Думаю, мой был открыт пошире прочих. У Джоша было такое выражение лица, словно ему со всей силы съездили по физиономии. Почему Сунджо сразу мне не сказал, что Запа — его дед?
Сунджо сидел, опершись подбородком на руки, словно ничего не произошло.
— Как зовут твоего отца? — спросил у Сунджо Джош.
— Ки-Тар Шерпа, — был ответ.
— Известное имя, — очень тихо сказал Джош. — Я только не знал, что у него есть сын.
Джош пристально посмотрел на Запу, улыбнулся своей фирменной улыбкой:
— Ты что такое задумал, старый черт?
Запа пожал плечами. Все про себя усмехнулись. Каждому было ясно, что дело тут нечисто, а Джош, Сунджо и Запа могут притворяться сколько угодно.
Джош перевел взгляд на Сунджо и задал ключевой вопрос:
— А лет тебе сколько, мальчик?
— Четырнадцать.
Вот мы и получили ответ на вопрос, с какой это радости Запа вдруг решил покинуть храм Индраяни и проводить меня в базовый лагерь.
Улыбку с лица Джоша как корова языком слизнула, да и у остальных веселья поубавилось, особенно у меня. Я думал, Сунджо мне друг. А теперь я готов был руку на отсечение дать: он знал, что пойдет на вершину, еще в Катманду. И уж во всяком случае — что Запа его дед. Я сам должен был догадаться, увидев, что Запа выдал ему мое снаряжение. А Холли Запа посвятил в свою тайну — а зачем иначе ему было ее чуть не на руках тащить в ПБЛ?
— И когда, позволь узнать, у тебя день рождения?. Сунджо глянул на Запу, тот кивнул.
— Тридцать первого мая. За шесть дней до моего.
Джош на миг расслабился — но только на миг.
— Откуда мы знаем, что это правда? — спросил Тадеуш.
Сунджо засунул руку в карман своей (моей!) парки, вытащил оттуда тщательно закрытый пластиковый пакет, в котором лежал мятый листок бумаги, и протянул Тадеушу.
— Я не читаю по-непальски, — отмахнулся Тадеуш. Листок взял Джош.
— Ошибаешься, это по-тибетски, — сказал он и посмотрел на Сунджо. — Так ты родился в Тибете?
— Да, сэр, — ответил Сунджо. — Мне было пять, когда папа сумел переправить меня с мамой через границу в Непал. Я — свободный тибетец.
— Свободных тибетцев не бывает, — бросил Джош. — Как ты сумел пересечь границу в обратную сторону? Уж точно не с помощью этого листка.
Джош вернул пакет хозяину.
— По поддельным документам, — сказал Запа. Джош с отвращением сплюнул:
— Ну что же, недолго твоему внучку оставаться свободным тибетцем, если капитан Шек пронюхает про подлог. Они его арестуют, да и тебя вместе с ним.
Ага, теперь понятно, зачем Сунджо исчезал из виду всякий раз, когда в лагере появлялись подручные капитана.
— Ради шанса зайти на вершину стоит рискнуть, — ответил Запа.
Джош посмотрел на Сунджо, затем снова на Запу.
— Я перед тобой в долгу, Запа, спору нет. Однако пока я не решил, дам я Сунджо шанс зайти наверх или нет. Кроме того, у нас недостаточно шерпов на три группы восходителей. А речь идет именно о трех разных группах. Разных.
— У нас есть Йоги и Яш, — сказал Запа. Джош расхохотался и покачал головой:
— Признавайся: ты все детали проработал, еще не покинув Катманду, да?
Запа промолчал. Все было и так ясно.
— Хочешь, выйдем из палатки и переговорим с глазу на глаз? — спросил Джош.
— Это как тебе будет угодно, — сказал Запа. — Я не прочь и при всех.
— Как скажешь.
Джош окинул взглядом всех собравшихся, особенно пристально поглядел на Холли:
— Как говорится, позвольте пару слов без протокола. С этого момента все, что мы говорили, навсегда остается в этой палатке. На-все-гда, всем ясно? Если китайцы хоть что-то пронюхают, они прогонят нас с горы в тот же миг. Хуже того, они арестуют Сунджо и посадят в тюрьму.
Я сразу вспомнил заключенных в кандалах, которых мы видели у Моста Дружбы. Меня передернуло. Я был жутко зол на Сунджо, но такой судьбы я не желал никому. Даже когда тебя сажают под арест в Штатах, это не сахар, а что такое арест в Тибете — я даже воображать не хотел. Глянул на Сунджо: кажется, ему впервые стало страшно; видимо, до него наконец дошло, что случится, поймай его капитан Шек с поддельными документами.
Все кивнули. Я-то, впрочем, думаю, что киношники дорого бы дали это все снять. (Хотя Джош все равно не разрешил бы им вставить в фильм этот материал.)
— Мать Сунджо родилась в небольшой деревеньке на этой стороне горы, — объяснил Запа. — Мой сын познакомился с ней, когда оказался тут с очередной экспедицией. Положил годы, чтобы контрабандой вывезти ее и Сунджо из Тибета в Непал. Так что Сунджо и тибетец, и непалец.
— Китайцы тебе на это в лицо рассмеются, стоит им только сцапать Сунджо здесь, — сказал Джош.
Тадеуш взвыл:
— Если он зайдет на вершину, не видать нам больше ни одного пермита на северную сторону, как своих ушей! А это половина нашего бизнеса. Тибетский маршрут сложнее, чем непальский. Он много престижнее. Присутствие Сунджо ставит под удар весь сезон! И чего ради? Даже если Пик и Сунджо зайдут наверх, Сунджо все равно не будет самым юным человеком на Эвересте.
— Но он станет самым юным свободным тибетцем, поднявшимся на
