молча – как они Гектора убили и что потом с ним сделали.
– Они? – удивился Тихонин. – По-моему, его убил Ахилл…
– На пару с Афиной; ты забыл? Она все подстроила, она Ахилла страховала, даже дротик ему подсунула в нужный момент…
– Ладно, Ахилл небезупречен, – примирительно сказал Тихонин, – но у нас, у аргивян, были кто и посерьезнее Ахилла. Одиссей, к примеру, хотя он беспримерен, я тебе скажу…
– Ха! – даже обрадовалась Мария. – Еще бы! Одиссей многоумный… Я что-то не припомню, где бы он – что в «Илиаде», что и в «Одиссее» – сказал хоть раз что-нибудь умное. Вот уболтать он мог любого по отдельности и всех сразу скопом. На это он был мастер. Не мужчина, а сирена с бородой… Вернулся на Итаку, решил разделаться с женихами, все продумал, многоумный, и – струсил. В последний момент, как встал в дверях да как увидел женихов, – струсил! И если б не Афина, все та же Афина, которая его в бок толкнула, дескать: ты чего? – он бы обделался прямо в дверях… А с Афиной вы – конечно! – с ней вы все герои…
Если б после этих слов Тихонин и Мария не обнаружили себя на улице Сахиль и если бы Тихонин вдруг не вскрикнул: Здесь! – то неизвестно, к чему привел бы этот разговор, который был закончен уже в машине. Ее вела Мария. Она предположила:
– Сдается мне, ты недавно читал «Илиаду».
– На Корфу, – подтвердил Тихонин, – и потом в Стамбуле. Ждал тебя и воображал нас в Трое.
– И я, – призналась Мария. – Ждала встречи с тобой и перечитывала…
– Мы ведь не ссоримся? – осторожно спросил ее Тихонин.
– Разумеется, нет, – ответила Мария. – В конце концов, во всем там были виноваты боги.
Они вошли в свой номер еще светлым вечером. От ее волос пахло дымом жаровен Чанаккале.
– Ты докажешь мне, что мы не ссоримся? – обняв ее, спросил Тихонин.
– Это я должна требовать доказательств, – уверенно ответила Мария, и Тихонин больше ничего вокруг не видел, кроме ее глаз: ни ее вещей, разбросанных по номеру где придется, ни легкой занавески, пошевеливаемой сквозняком, ни яблонь за окном, чьи грузные ветки подрагивали на ветру, ни хозяина пансионата с корзиной и садовыми ножницами в руках. Проходя мимо их окна, Уран на миг остановился, прислушался и покачал головой.
На другой день, перед рассветом, Тихонин и Мария отправились в дорогу. Перекличка муэдзинов в селе Тевфикие, что невдалеке от Трои, долго тянулась им вслед прощальным напутствием, пока не затихла вдали. Дорога поначалу вилась в холмах и скалах, под нависающими над нею голыми глыбами; следы недавних камнепадов, аккуратно огороженные дорожной службой, громоздились чуть ли не за каждым левым поворотом, а справа тянулся и то и дело заворачивался бесконечный, почти сплошной обрыв над залитой солнцем и густо зеленеющей внизу долиной, распластавшейся и вширь, и вдаль – до самого горизонта, где ее рощи и сады, словно бы вздымаясь, встречались со снизошедшим до них небом… Нам здесь нет нужды в подробном описании маршрута; нас там не было, и неважно, где Тихонин и Мария ели бублики или же пили кофе; скажем лишь, что где-то после полудня они прибыли в Памуккале.
Они оставили машину на стоянке у обочины шоссе, преодолели, уставая, пеший подъем в гору, к Бассейну Клеопатры, как и намечал Тихонин еще в Греции, когда обдумывал маршрут. Вода Бассейна была тепла, как дыхание, и переполнена людьми; подводные камни по его краям, сплошь обросшие мягким, набрякшим подобием мха, казались при касании живыми вздыхающими телами… Уже спускаясь босиком с крутых и белых меловых уступов по воде, которая, стекая со скалы, щекотала щиколотки, Тихонин недоверчиво заметил:
– Надеюсь, здешняя водичка и в самом деле хоть чуть-чуть целебна. Путеводитель утверждает: Клеопатре – помогла, но доказательств не приводит; чем помогла, не говорит.
– О, у тебя что – набралось, что исцелять?.. За столько лет должно было набраться.
– Как ты заметила, я бодр. Особых жалоб нет, они не стоят разговора…
– Нет, сознавайся, – потребовала Мария. – Кто-кто, а я-то должна знать, каков у нас букет проблем.
Тихонин сдался нехотя:
– Не то чтобы букет… Два-три цветочка.
– Назови мне самый яркий.
– Самый яркий, но и самый редкий у меня – подагра. Очень редко, раз в полгода, но и очень больно.
– У него подагра, а он хлещет красное вино! – взвилась Мария, разбрызгивая воду босыми пятками и едва не поскользнувшись на скале.
– Я могу и водку… Подагрический артрит к ней равнодушен, а я ее люблю, пожалуй…
– Вот и пей водку.
Тихонин рассмеялся:
– Это смешно, но я боялся, ты увидишь: я пью водку – и что-нибудь не то подумаешь.
– Все это глупости, – ответила Мария. – По-моему, ты слишком озабочен тем, как выглядишь в моих глазах.
– А как я выгляжу в твоих глазах?
– Как был моим Тихоней, так и сейчас им выглядишь, – ответила решительно Мария. Потом подумала немного: – А если б ты был алкоголиком, я б это сразу поняла. Хоть пей при мне одну лишь воду…
– Каким образом? – спросил ее Тихонин, обуваясь у подножия скалы.
– Попей с мое, – ответила Мария, оглядывая снизу белые, как пена, округлые уступы, и спохватилась: – Дело прошлое, дело давнее. Сейчас одно могу сказать о тех, былых цветочках моего букета… Джин-тоник – опаснейший из антидепрессантов, если принимать его два раза в день, в компании таких же, как и ты, скучающих подруг, к тому же скучных, как сама Айова… На случай, если захандришь, Тихоня, джин-тоник точно не рекомендую.
– Мы вместе, и хандра мне не грозит, – сухо напомнил ей Тихонин.
…Бассейн Клеопатры, неторопливый спуск с мокрой скалы, обед в китайском ресторане у шоссе – на всё пребывание в Памуккале ушло немало времени, но в Лаодикею, благо близко, они успели прибыть засветло. Вечернее солнце заселило что осталось от древнеримских пустых улиц многообразными тенями; маленькие ящерки дремали и сновали по-хозяйски в обжитых ими тесаных обломанных камнях – эти живые, большеглазые, казалось, вечно юные гекконы, иные из которых даже пощелкивали и покрикивали друг на друга, завладели вниманием Тихонина уверенней, чем древние, навеки замершие камни…
Смеркалось; надо было торопиться. Мария гнала «меган» в надежде добраться до Бахчедере, где их ждал ночлег, до наступления темноты. Не удалось – стемнело слишком быстро. После долгой езды почти вслепую, полагаясь на навигатор и свет фар, они съехали с асфальта в деревеньку, где лишь в одном из всех домов горели окна. Снаружи дом был освещен лампой на недлинной жерди, под которой за столом, возле крыльца, в одиночестве сидел, попивая чай, хозяин дома. Тихонин спросил дорогу, указанную навигатором, но невидимую в сплошной тьме вокруг. Его акцент насторожил хозяина; Тихонину пришлось признаться в том, что он русский путешественник, чем сильно хозяина возбудил: никогда прежде русских к ним в деревню не заносило. Явился чай, от которого при всей спешке отказаться было невозможно… По словам хозяина, дорога, предписанная навигатором, начиналась в двух шагах, сразу за углом дома, но она, как оказалось, даже днем была опасной из-за слишком частых камнепадов, а в сплошной темноте туда и вовсе не стоило соваться. Чтобы наверняка добраться до Бахчедере, надо вернуться на шоссе и сделать немалый крюк сообразно дорожным указателям. Хозяин дома аккуратно записал на салфетке все указатели в их последовательности и на прощание вместе с салфеткой преподнес бумажный пакет с огурцами. Большие, переросшие до желтизны, они всё еще пахли влажной свежестью огорода…
Перенацелив навигатор
