чистое, без облачка или залетной птицы, словно промытое небо над головой, безлюдье, тишина, безветрие, настолько полное, что казалось вечным; казалось, ни одна травинка никогда уже не шевельнется в желтых и сухих полях – таков был день, и Тихонину хотелось, чтобы тишина этого дня не прерывалась никогда, чтобы дорога не кончалась; мысль о том, что совсем скоро и неизбежно она упрется в Трою, была на удивление досадна, и он гнал от себя эту мысль.
И, будто в насмешку, грянул гром среди ясного неба. Тихонин и Мария оборвали шаг. Сияющий на солнце истребитель пролетел над ними на малой высоте, через мгновение скрылся из виду, и вскоре гром утих.
– Эф пятнадцать, – определил Тихонин, успевший его разглядеть, и догадался: – Пошел над морем, к греческой границе. Опять они не могут что-то поделить…
– Без нас, – сухо перебила его Мария.
Услышав за спиной шум автомобиля, они шагнули в сторону, к обочине. Тотчас догнав их, автомобиль чуть притормозил, весело посигналил; женщина за рулем помахала рукой Тихонину, и он ее узнал.
– Твоя знакомая? – удивилась вслух Мария, когда улеглась пыль в тишине. – Еще одна Крошка Доррит?.. Почему бы и нет? Номер российский, я успела разглядеть.
– Она из Музея, как и мы, – успокоил ее Тихонин. – И не одна, с ребенком.
– Красивая?
– Не знаю, она в маске.
– Ну и бес с ней… Похоже, мы пришли.
Автостоянка в конце дороги была заполнена машинами меньше чем на треть; людей в аллеях, что вели к заветному холму, было совсем немного, не больше, чем в обычном городском саду в будний день, но после тишины пустых полей Тихонин и Мария ощутили себя в толпе.
– Нам еще повезло, – утешал Тихонин Марию: – Пандемия, народу почти нет. Страшно представить, что здесь творится в нормальных обстоятельствах.
…И на первый, беглый взгляд снаружи – и внутри былых стен Трои, на деревянном помосте, кругами установленном на их обглодках, на всех девяти уровнях всех своих девяти эпох и судеб Троя смущала своей невеликостью. Размеры Трои не то, чтоб удивили Тихонина, но он все же оказался не готов к огромной разнице между огромным миром «Илиады» в его воображении и тесненьким нагромождением камней цвета сухого песка, которые они с Марией обошли минут за двадцать с небольшим. Могли бы и быстрее, если бы не приходилось то и дело останавливаться и пропускать вперед себя людей, пережидать, когда кучка-другая экскурсантов освободит узкую дорогу, – все были лишними в их мире, которым в эти минуты был весь мир вокруг… Когда образовался очередной просвет между людскими скоплениями на самом верху холма, на девятом, «римском» уровне, Тихонин и Мария задержались на солнечной площадке с широким видом на желтые поля и редкие кустарники вдали. Тихонин пожалел, что с холма не видно моря.
– Оно недалеко, в каких-то пяти милях, как рассказывал мне Фил, – ответила Мария. – Можем потом сходить и убедиться, если не будет слишком жарко.
– Не обязательно, – сухо сказал Тихонин. – В пяти милях – значит в пяти милях. Я ему верю.
– Вот так здравствуйте, – услышали они внезапно. Тихонин, стоя на краю площадки, обернулся и увидел женщину из Музея. Из-за его спины ей било в глаза солнце, и она прикрывала их ладонью; ее голос из-под маски звучал глухо, словно жеваный, но и отчетливо: – Как удивительно у вас отсвечивают волосы. Просто Ахилл. Медношлемый Ахилл. Вы очень красивы. – Она легонько дернула ребенка за руку: – Ведь правда, красив? Да, котенок? Правда?
– Неправда, – отозвался котенок из-под своей маски и капризно потащил мать прочь.
…Уже потом, сидя за столиком открытого кафе-мороженого под сенью рослой имитации троянского коня, Мария вдруг произнесла:
– Может, тебе стоит покрасить волосы?
– Никогда этого не делал, но изволь, – легко согласился с ней Тихонин и спросил, какой их цвет она бы предпочла.
– Я еще подумаю, – ответила Мария, сосредоточенно наблюдая, как подтаивает дондурма на картонном блюдце.
Одним лишь мороженым сыт не будешь, а быстрый день уже катился к вечеру. Оставив вещи в номере пансионата, Тихонин и Мария на своем «мегане» отправились обедать в Чанаккале. Там им пришлось порядком покружить по многолюдным и забитым транспортом улицам в поисках парковки, пока не нашли глухой и тесный дворик, превращенный в платную стоянку. Нашли и подходящий рыбный ресторан в районе Февзипаша – с видом на морскую набережную, на мачты яхт и рубки катеров, тесно пришвартованных друг к другу. Ели жареную рыбу и печенных на гриле кальмаров не жадно, молча и неторопливо, пока день не начал угасать. Должно быть, оттого, что на десерт вновь взяли дондурму, Мария решила продлить разговор, начатый ею за троянской дондурмой.
– Да! – заговорила вдруг она: – Об Ахиллесе медношлемом!.. Насчет медношлемия мы, кажется, решили: ты красишь волосы, а впрочем, я еще подумаю над этим – может, и не стоит, обойдемся… Но я одного не поняла, и, может, ты мне разъяснишь: что она нашла в Ахилле? Что есть такого в этом имени, чтобы оно могло сойти за комплимент, который позволительно отвесить мужику?
– Он как-никак герой, – напомнил ей Тихонин.
– Хорош герой, – ответила Мария. – Его начальник Агамемнон с полпинка забирает у него любимую девушку – я о Брисеиде говорю, – так он даже и не пикнул, отдал без разговоров. Но уж зато обиделся по полной, как маменькин сынок. Воюйте без меня, – это он своим данайцам говорит, – а я тут полежу на палубе в тенечке и еще пообижаюсь да погневаюсь. Такой у меня, говорит, гнев, что его не описать, разве только воспеть – причем так воспеть, как одной богине лишь под силу… Не перебивай… Они ему: да как же без тебя? Нас без тебя троянцы всех уделают, а ты у нас герой… А он: да, я герой. Я тут главный герой. Но я так обижен, что отобрали мою девочку, что не приставайте, противные… И вообще, – закончила Мария свою отповедь Ахиллу, – я твоих данайцев не люблю.
– А троянцев?
– Троянцы, милый, это совсем другое дело.
Выйдя из ресторана, они скоро убедились, что не помнят точно, где оставили машину. Вышагивая кругами по улице Хаджи Фаика, по бульвару Ататюрка, по улице Трои, от стоянки до стоянки, от двора к двору, всюду предъявляя квитанцию об оплате парковки и всякий раз убеждаясь, что обратились не по адресу, они продолжали, чтобы не слишком нервничать, разговор о данайцах и троянцах, однако распаляясь и все сильнее нервничая по ходу разговора.
– Чем тебе дались эти троянцы, я никак не могу понять, – говорил на ходу Тихонин, оглядывая поверх уличных лотков, поверх голов обывателей-мужчин, поверх их столиков с нардами, пепельницами и кофейными чашками дворы, ворота, указатели. – Этот твой Александр, который Парис, к примеру… Ты только вспомни его бой с Менелаем. Когда мог решиться исход войны… Сердце его задрожало! Да если б Афродита не спрятала его за своей юбкой…
– За темным облаком, – поправила Мария.
– …Менелай уделал бы его без вариантов, война бы кончилась уже в третьей песне – и дальше не было б нужды Гомеру весь дальнейший огород городить!.. Кто там еще у вас? Разве что Гектор, тот покрепче, да и он – бегал от Ахилла, как олень, и тот гнал его, как оленя… Правда, потом Гектор опомнился и показал себя молодцом, это нельзя отрицать…
Мария грозно попросила:
– Давай о Гекторе – не будем. Ты только вспомни – только
