сумерки, и Ольга почему-то пошла пешком. Спешить ей было не к кому и некуда, а пешком — это и полезно, и время съедается. А с ним — и пустые ожидания чего-то абстрактного и оторванного от всех привычных сутей здешней жизни.
Она вышла на центральную улицу, остановилась на светофоре, решая — идти дальше пешком или сесть в какой-нибудь маршрутный автобус. Зажегся зеленый, и она уже ступила на зебру, как вдруг перед собой рядом увидела, за стеклом высокого какого-то автомобиля, своего сегодняшнего читателя. Рядом с ним сидела девушка в темной челке и очках. Она внимательно слушала, что ей говорил плечистый сосед, слушала серьезно так, не улыбаясь. А плечистик все говорил, говорил. И был взволнован, будто экзамен сдавал.
Ольга невольно улыбнулась серьезности этой парочки в авто. И поняла, что мужчина экзамен сдал. Судя, как окунула лицо в букет белоснежных роз, она сдерживала изо всех сил свое счастливое сияние и согласие на все, что случится с ними.
Ольга пропустила машину с парочкой счастливцев и, дождавшись своего зеленого, пошла на остановку. Ей захотелось скорее домой. Она решила сегодня не лениться и заварить себе настоящий чай, а не из пакетиков.
А еще она приготовит свои любимые сдобные булочки. Маленькие и кругленькие. И знатно поужинает. А может, на аромат ванили заглянет Игорь Степанович, который давно находит любой предлог для визита в ее дом. Но она как-то не привечала его. Он был тощ, хил и не очень умен. И росточка очень среднего. Но он любил её булочки, и они могли подолгу беседовать вечерами. А когда сидишь в слабоосвещенной кухне, в низких удобных креслах, то совсем не зрится какие у кого плечи. А лицо Ольга ретушировала мягким светом кухонных бра, и все недостатки его таяли, как и сладкие булочки во рту.
Впрочем, Игорь Степанович не обращал внимания на такие пустяки. Ольга зачем-то рассказала ему о читателе сегодняшнем, плечистом и странном.
Игорь Степанович понял все с полуслова. И они долго смеялись над глуповатой нынешней молодежью.
Только о счастливом финале в высоком автомобиле Ольга почему-то умолчала. Ей показалось, что этот финал для их отношений с Игорем Степановичем как-то неуместен.
Синяя тетрадь,
28 декабря 2020
Протест
У него было странное, «трамплинное» лицо. Короткий нос, и еще больше коротенький подбородок, стремительно превращались в длинную, очень толстую, белую шею — и лицо от этого было похоже на лыжный трамплин.
Человек он был тяжелый — и характером, и телом. Очень требовательный был к этому миру, к людям в нем. Ну, очень уж они ему не нравились своим тотальным невежеством, и ленью.
Сам же Лев Антонович был тружеником. Он был главным редактором толстого, когда-то, журнала.
Журнальчик изменил формат и тираж. Но дружный коллектив его, под руководством Льва Антоновича, не сдавался, толстел и лихо критиковал плохую жизнь незрелой политически части населения.
— Нерв! Обнаженный нерв — найти! Написать об этом, и все сплотятся вокруг нас.
Какой нерв, у кого найти, он коллективу не объяснял, но коллектив сам тащил эпатажные страницы, сочиненные за ночь у компьютера. Главное — чтобы шеф прочитал и был доволен.
Но это случалось редко. Лев Антонович всегда был всеми недоволен и гневлив. Но коллектив к этой его исполнительской манере уже привык и чутко угадывал, что нужно положить шефу на стол. И главное — при этом быстро уйти. А потом всё образуется.
Сегодня утром всё было как обычно. Секретарь Ксюша подготовила всех на совещание. Все явились. Не было только Льва Анатольевича.
Все сидели больше часа и мирно беседовали в ожидании начальника. Все знали, что он где-то наверху выбивает очередной бонус для журнала. А там сразу быстро не получится.
Наконец раздались торопливые шаги, и влетел довольный, с улыбкой удачливого человека, Лев Антонович.
— Ребята! Все просто! Она подписала все. Я ничего не понял, правда. Ни одного вопроса. Ничего не спросила. Даже не посмотрела на меня. Раз! И мы в победителях.
Лев Антонович с легкостью раскурил свою любимую сигару, скинул свой фирменный пиджак. И тут коллектив безбоязненно рассмеялся. Девицы опустили глаза, но тоже, стушевавшись, хихикали.
Лев Антонович ходил с сигарой во рту, жестикулировал и восхищенно рассказывал о своем главном визите.
Увидев довольные и смеющиеся лица подчиненных, он милостливо разрешил идти домой.
— Отпразднуйте нашу победу! Но завтра — сюда! Утром — без опозданий.
Коллектив дружно смылся, и в коридоре долго еще слышался чей-то смех.
Лев Антонович тоже стал собираться домой. Он сегодня — победитель. Правда, его чуточку настораживало, что шефиня чуть ли не сразу выставила его. Обычно, она въедливо и долго расспрашивала, зачем и кому нужны деньги. А сегодня, только увидела его, разом все подписала. Знает, наверное, о его заслугах, о нужной эпатажности журнала, любимого журнала большинства передового читателя.
— Ксения, сделайте мне чаю, — сказал он секретарю. — И позвоните моей жене. Пусть заедет за мной. Сюда. Ничего не успеваю.
Ксюша ушла, а он скатил свое толстое тело из кресла на кабинетный диван.
И тут он увидел незастегнутый напрочь гульфик, и торчащие, красным в цветочек клинышком, его трусы. Лев Антонович не веря своим глазам в испуге быстро прокрутил светскую хронику всего сегодняшнего дня. И обмер, и весь покрылся липкой испариной. Он мысленно отследил весь свой маршрут и схватился за кудрявую свою голову. И надо же, никто за весь день не сказал ему об этой неловкости. Не намекнули даже. Он и проходил с этим позорным клочком в цветочек по всем инстанциям нужных ему людей.
Он зло дернул молнию, застегнул штаны и пошел к секретарю.
— Почему не сказали? Даже не намекнули?
Ксюша растерянно хлопала глупыми ресницами.
— Я думала, что это вы в знак протеста, — лепетала она.
Лев Антонович ринулся в коллектив, к самому старому своему приятелю.
— Ты почему не сказал? Не узрел? — тихо поинтересовался он.
— Узрел! Но я думал, что это в знак протеста.
Лев Антонович был вне себя от этой глупости. Но потом он сел на стул, спокойно подумал о случившемся, и вдруг понял, почему там, в верхнем кабинете, ему подписали все бумаги согласием. Она тоже, наверное, узрела в красном флажке, торчащем из штанов, какой-то протест. Или это зрелище вызвало неловкость у начальницы. И все таки, Лев Антонович был склонен думать, что и наверху увидели в этом случае форму наглого его протеста.
Тут за ним приехала жена. И, выходя с работы и садясь в машину, Лев
