– а за окном маячит любопытный гризли. Можно бродить по каньону Антилопы в Юте, встречаться с людьми в Монтане или проехать с эскортом Портового управления Нью-Йорка и Нью-Джерси по Таймс-сквер. И все-таки надо где-то получать корреспонденцию. Поскольку мне понравилось проводить лето в Голдене, штат Колорадо, а осень – в Остине, штат Техас, я завел в тамошних трейлер-парках абонентские почтовые ящики. Эти два адреса служили мне «временным домом». Там мы с Мисс Хад останавливались надолго, я читал письма, подключался к городскому водопроводу и электросетям, встречался со старыми приятелями и обдумывал следующее путешествие.
Часть пятая
Переверни страницу
1999 г., 23 октября
Мы с Мисс Хад колесили по стране больше трех лет и заскучали по оседлой жизни. Свежие простыни, нормальная кухня и водопровод казались чем-то недостижимым, как Шангри-Ла, поэтому я решил снять двуспальный дом в тихом районе Тарритаун, в центре города Остин, штат Техас. Остин мне нравился не только потому, что я здесь учился и любил проводить осени, но еще и потому, что в этом городе я мог быть собой. Думаю, в этом и заключается секрет Остина – в этом городе каждый может быть собой, и Остин ценит это в каждом. Ему не надо, чтобы я доказывал это на экране, он всегда меня радушно принимает.
Тарритаун – район, где собаки бегают без поводка, дети играют в футбол на улицах, не опасаясь машин, а старожилы с рождения не меняют домашнего адреса. Я собирался поработать в саду, предварительно выкурив косячок, а потом поболеть за футбольную команду моего университета. Жизнь как жизнь.
В ту субботу «Техас лонгхорнз» со счетом 24:20 одержали победу над «Небраска корнхаскерз», третьей по ранжиру студенческой командой страны, которая до тех пор не знала поражений. Весь город ликовал, и я тоже. Это событие надо было отпраздновать.
Я праздновал до воскресенья и в воскресенье тоже за полночь, так что почти двое суток не смыкал глаз.
В понедельник, в половине третьего ночи я решил, что пора отдохнуть. Выключить свет, раздеться, открыть окно и впустить в дом аромат жасмина из сада. Покурить бонг, включить погромче альбом Анри Диконге, великолепные мелодичные африканские напевы. Самое время сесть за барабаны и выстукивать древние ритмы, возникшие задолго до того, как их вобрал мемфисский блюз. Больше всего для этого подходят мои любимые афрокубинские барабаны-конги, наследие ритуальных церемоний и глоссолалии.
Для меня конги, бонго и джембе всегда были замечательными, инстинктивными инструментами. Ни палочек, ни электричества, ни эквалайзера, ни струн, никаких приспособлений, лишь простое соприкосновение с элементарнейшим аналоговым языком, молитвой и танцем – перкуссией. Музыка из истоков музыки, уходящая к африканским корням. Пора раствориться в ней, как в туманной дымке, и исчезнуть в мареве грез. Самое время для барабанных импровизаций.
Мне было неведомо, что, пока я в полном блаженстве стучу по барабанам, двое полицейских решили ворваться ко мне в дом, отдубасить дубинками, надеть на меня наручники и повалить на пол.
– О, смотри-ка, это у нас вот кто, – сказал стриженный под машинку коп, похожий на игрока «Небраска корнхаскерз», обнаружив на журнальном столе мое водительское удостоверение.
Потом он увидел бульбулятор.
– О, смотри-ка, это у нас вот что! Мистер Макконахи, вы арестованы за нарушение общественного порядка, за хранение наркотиков и за сопротивление властям, – гордо заявил он, упершись коленом мне в поясницу.
– Да пошел ты! – заорал я. – Вы вломились ко мне в дом, поэтому я и сопротивлялся.
– Заткнись, – буркнул он и рывком поднял меня на ноги. – Поедем в участок.
Второй полицейский, повежливее, сдернул с дивана плед и попытался накинуть его мне на плечи.
– Нет уж! – рявкнул я. – Мне ничего не надо. Моя нагота – доказательство, что я ничего не нарушал.
Меня вывели из дома в огороженный узкий дворик, к выходу на улицу. Я, по-прежнему в чем мать родила, не собирался смиряться с неизбежным, поэтому решил, что круто будет взбежать по стене и кувыркнуться в воздухе над головой «корнхаскера», который шел сзади меня. Я хотел сложиться вдвое в кувырке, протащить скованные за спиной руки под задницей и через ноги, а потом приземлиться за спиной «корнхаскера», держа руки в наручниках перед собой. В тот момент мне казалось, что при виде такого эффектного трюка, которому позавидовал бы сам Гудини, полицейские, впечатленные моей ловкостью, передумают брать меня под арест. Глупо, конечно, но тогда я еще не очухался после тридцатидвухчасовой гулянки.
Мне так и не удалось выяснить, способен ли я на этот трюк, потому что как только я подскочил к стене, «корнхаскер» сбил меня с ног и впечатал в мощеную дорожку.
Должно быть, копы сообщили по рации, кого именно арестовали, потому что у моего дома уже собралось штук шесть полицейских машин с мигалками и человек сорок соседей.
– Может, все-таки плед накинешь? – спросил вежливый полицейский.
– Нет, моя нагота – доказательство моей невиновности! – выкрикнул я на весь квартал. В соседнем квартале меня тоже услышали.
Мне пригнули голову, усадили на заднее сиденье патрульной машины и увезли в участок. Там я в третий раз отверг предложенный плед и гордо поднялся по лестнице к входу в полицейское управление Остина.
Я вошел в двойные двери. В вестибюле здоровенный – ростом не меньше шести футов шести дюймов и весом 285 фунтов – татуированный арестант протянул мне пару ярко-оранжевых тюремных штанов.
– Доказательство моей невиновности, чувак, – повторил я, не давая ему сказать ни слова.
Он внимательно посмотрел на меня, сообразил, в чем дело, и вздохнул:
– Мы тут все невиновны. Но поверь, штаны тебе пригодятся.
Сам не знаю почему – то ли из-за его честного взгляда, то ли потому, что он тоже был арестантом, а меня вдруг осенило, что амбалистый тип просто так предупреждать не станет, – но я его послушал.
– Ну давай.
Он встал на колени, помог мне просунуть ноги в штанины и вздернул штаны мне до пояса. Я пошел в «обезьянник».
В половине десятого утра тридцать два часа непрерывной гульбы превратились в тяжелейшее похмелье. Я забился в угол камеры. К решетке подошли двое.
– Мистер Макконахи, я – судья Пенни Уилков, а это адвокат защиты Джо Тернер.
Охранник открыл решетку камеры.
– Не понимаю, – сказала судья, – каким образом жалоба на шум превратилась в серьезное правонарушение класса А «сопротивление при аресте» и правонарушение класса Б «хранение менее двух унций марихуаны». И какого черта двое полицейских без предупреждения вломились к вам в дом. Я снимаю с вас обвинения в нарушении общественного порядка и в хранении наркотиков, а в отношении сопротивления при аресте отпускаю вас под мою личную ответственность. Даже не представляю, почему ситуация настолько вышла из-под контроля.
– Ваша честь, я не совсем понимаю, что все это означает, но
