Остаются два варианта – остаться в Глуховке и уйти к своим, припрятав золотишко. Что выберешь?
Калюжный помолчал, а затем, словно следуя за собственными мыслями, стал рассуждать вслух:
– Если оставаться, к примеру, у Чалого, то, во-первых, жить неопределенно долго на чужих харчах – унизительно… Во-вторых, красные рано или поздно явятся; поступок Остапова тому живое подтверждение… Значит… остается одно – прятать золото и бежать на восток, к Колчаку!
– Вот и я так думаю, – заключил комэск. – А теперь вопрос к «Чалому», то бишь к тебе, Прокопенко. Что бы ты стал делать, если бы к тебе свалился в руки набитый золотом Дункель?
– Здесь и думать нечего – отнял бы золото, а беляка похоронил бы в одной яме с компанией!
– Прямо в деревне, в собственном доме? А если Колчак вновь одолеет, верх возьмет, да нагрянут офицеры в Глуховку – где, мол, наш штабс-капитан? Земляки ведь молчать не станут, матросы-папиросы!
Комвзвода такой оборот застал врасплох: он застыл было с открытым ртом, беспомощно вертя зрачками, но быстро нашелся:
– Я бы тихо сделал! Заманил бы в тайгу – и кончено!
– Заманил, говоришь? – Лицо Григория стало серьезным. – Вот и получается: одному надо золото прятать, да так, чтоб лишних глаз не было; а другому нужда заманить того, первого, в тайгу, да под каким-нибудь предлогом, чтоб не насторожить!
– И предлог, кажется, нашелся! – догадался Калюжный.
– Вот именно. Известие, что Остапов донес красным, стало для Дункеля поводом уйти, а для Чалого – удобным случаем заманить его в лес… Вот только, как они обыграли это между собой, нашли, так сказать согласие?
Круглов внимательно посмотрел на Калюжного, затем на Прокопенко.
– Получается… – Павел помедлил. – Договорились уйти на дальнюю заимку, но Дункель настоял, что уйдет сразу, один, под предлогом, что за ним могут прийти?
Прокопенко саркастически хмыкнул:
– И Чалый просто так согласился отпустить его, без своих людей, без проводников? Дункель ведь даже не знал, где эта заимка стоит! Дудки! Я бы посадил его со всем добром на челн да отправил по назначению! А там – «тайга хозяин», делай с ним, что хочу!
Круглов опустился на бревно и, уставившись в одну точку, достал из кармана кисет. Калюжный, затем Прокопенко сели рядом. Комвзвод вслед за командиром стал крутить цигарку.
Отряд тем временем располагался на ночлег. Одни возились с лошадьми, другие рубили лапник для ночлега, третьи колдовали над костром. Ночи были холодными, огонь разводили по-таежному, из нескольких бревен, которые, тлея, могли бы согревать в течение всего сна.
Глубоко затянувшись, Круглов выпустил изо рта едкий густой дым и неожиданно сказал:
– Не прав ты, однако… – Фраза явно предназначалась комвзводу. – Чалый вполне мог согласиться отпустить Дункеля на Собачью. Какая ему разница, где ухлопать офицеров – на дальней заимке, на ближней… Да хотя бы здесь, на Гнилухе! И у Дункеля меньше подозрений… Договорились, к примеру, что пойдет капитан со своими до Собачей горы – дорога простая, вдоль Гнилухи, не сворачивая – а там за ними и люди придут Чалого провести его к дальнему лежбищу. Неслучайно ведь Мохов наказывал Кольке передать, что штабс-капитан идет на Собачью – мол, все по плану!
– Не рискованно ли для Чалого? – отмахиваясь от дыма, спросил Павел. – Золотишко-то к тому времени могло быть припрятано.
– Однако ж Чалый согласился, не стал входить с офицером в конфликты. Значит, и не боялся потерять заветное добро. Главное ведь что для него – завести Дункеля в тайгу…
– А если Чалый оттого не боялся, что никакого золота и в помине нет? – неожиданно брякнул Прокопенко. – Никто ведь толком не знает, что в тех ящиках!
– Но ящики-то были, – возразил Калюжный. – Младший Круглов своими глазами видел. Не пустыми же возил их Дункель!
– Тогда и впрямь ни черта не понятно. – Прокопенко плевком затушил окурок и отбросил в сторону. – На кой ляд было рваться в тайгу! Он что же, Дункель, передумал и решил поделиться с Чалым? Для чего было посылать за проводником, если дорога на Собачью понятная!
– Вот и я хотел бы про то знать, – гася вслед за ним цигарку, вздохнул Круглов. – Что-то замыслил, видимо… Только что? – Он поднялся. – Я так понимаю – либо Дункель все-таки зарыл свое золото где-то здесь, на Гнилухе, – тогда на черта тащить в тайгу пустые ящики? Либо он посчитал, что сделать это лучше на Собачьей горе – тогда к чему лишний глаз проводника? Либо… – Круглов помолчал. – Либо он просто дурак!
Прокопенко нетерпеливо заерзал:
– Значит, прежде здесь надо искать!
– Нет, – мотнул головой Круглов, – упустим Дункеля! Прежде его самого надо найти – сам все укажет! На худой конец, сюда и вернуться можно. Так что с утра, как и наметили, на Собачью! – Он хлопнул по коленям и решительно встал.
* * *
За ужином, сидя с котелком у костра, Круглов молча вслушивался в неторопливый разговор бойцов. Болтали о прежней жизни, вспоминали родных, случаи из детства… От этих незатейливых рассказов на душе отчего-то стало тоскливо. Он смотрел на освещенные костром молодые лица и с сожалением думал, что так и не поговорил с матерью по душам, обошелся с ней сухо, не сказав чего-нибудь теплого, сыновнего, того, что наверняка ждало материнское сердце… Потом вспомнились отец, Колька, прощание с братом Иваном, как оказалось, навеки; как тот вышел вместе со всеми проводить его на войну…
У Григория защемило сердце: «Чертова война! Все через нее, проклятую!» Уже укладываясь на лапник, уложенный перед тлеющими бревнами, он мысленно посетовал: «Проклятый штабс-капитан! Найти бы скорее эту офицерскую шкуру, да вернуться в Глуховку! Так ведь где искать? И Колька был бы рад… И вообще покончить бы со всей этой нечистью да начать прежнюю жизнь, о которой хлопцы тосковали!» Укрываясь шинелью, он возразил себе: «Нет, дудки! Прежней жизни не должно быть! Не для того кровь проливаем, чтобы к прежнему вернуться, матросы-папиросы! Новая должна жизнь прийти, хорошая, светлая!» Он потянулся и закрыл глаза.
Внезапно, каким-то шестым чувством, он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд… Григорий приподнял голову: сидя в ногах, спиной к костру, чья-то фигура отбрасывала тень; лица незнакомца видно не было. Что-то неприятное, тревожное резануло сердце.
– Чего надо? Ты кто? – сердито бросил он.
Незнакомец молчал. «Прокопенко, что ли? – подумал с раздражением Григорий, и вдруг мрачная догадка заставила его похолодеть. – Брат, Иван!»
Комэска словно подбросило.
– Жив… что ли? – едва сдерживаясь, чтобы бы не броситься к незнакомцу, прошептал он. Сердце бешено заколотилось. Тень покачала головой из стороны в сторону.
– Не живой? – К горлу Круглова медленно подкатил ком. Силуэт остался недвижимым.
– И как это…
