С приближением полуночи зазвучали славословящие боговпеснопения, нарастающие и спадающие, следуя ритму, задаваемому барабанами;словно тенетами оплетали они все пять человеческих чувств.
Вдруг все затихло, это в сопровождении своих монахов, чьижелтые одеяния казались в факельных отсветах оранжевыми, прибыл Просветленный.Но они отбросили на плечи капюшоны своих ряс и уселись, скрестив ноги, прямо наземлю. И чуть погодя умы собравшихся вновь полностью заполнили песнопения и голосабарабанов.
Когда появились актеры, превращенные в гигантов грандиознымгримом, сопровождаемые позвякивающими при каждом шаге на лодыжках бубенцами,встретили их не аплодисментами, а одним только сосредоточенным вниманием. Ссамого детства начинали знаменитые танцоры катхакали учиться и акробатике, ивеками устоявшимся образцам классического танца; ведомы им были и девятьразличных движений шеи и глаз, и сотни положений и жестов рук, необходимых длятого, чтобы воссоздать на сцене древние эпические предания, повествующие олюбви и битвах, о стычках богов и демонов, о героических поединках и кровавыхпредательствах и изменах. Музыканты громко выкрикивали строки, повествующие озахватывающих дух подвигах Рамы или братьев Пандавов, а актеры, не произнося ниединого слова, изображали их на сцене. Раскрашенные в зеленое и красное, черноеи белоснежное, шествовали они по полю, и вздымались их одежды, и сверкали,отбрасывая тысячи зайчиков, в огнях светильника их огромные нимбы. Иногдасветильник вдруг ярко вспыхивал или же шипел и плевался искрами, и тогда ореолыу них над головами словно переливались то небесным, то непотребным светом,полностью стирая смысл происходящего и заставляя зрителей на мгновениепочувствовать, что сами они — всего лишь иллюзия, а единственно реальны в этоммире ведущие циклопический танец крупнотелые фигуры.
Танец должен был продолжаться до рассвета, чтобы завершитьсяс восходом солнца. Еще до зари, однако, явился со стороны города один изжелторясых монахов и, проложив себе путь сквозь толпу, поведал что-то на ухоПросветленному.
Будда приподнялся было, но, как показалось, чуть подумав,уселся обратно. Он сказал что-то монаху, тот кивнул и отправился восвояси.
Невозмутим был с виду Будда, вновь погрузившийся всозерцание спектакля. Сидевший по соседству монах заметил, как постукивает онпальцами по земле, и решил, что Просветленный отсчитывает ритм тала музыкантам,ибо всем было известно, что выше он таких вещей, как нетерпение.
Но вот кончилась драма и Сурья-солнце окрасил розами каемкуНебес над восточной оконечностью окоема, и оказалось, что ушедшая ночь держалатолпу в плену напряженной, пугающей грезы, от которой освободились наконецзрители — лишь затем, чтобы в усталости скитаться лунатиками весь этот день.
Лишь Будда и его последователи сразу же отправились всторону города. Нигде не останавливались они передохнуть и прошли через весьАлундил быстрой, но исполненной достоинства походкой.
Когда же вернулись они в пурпурную рощу, наказалПросветленный своим монахам отдыхать, а сам направился к небольшому павильону,расположенному в лесной чащобе.
Монах, оповестивший Будду во время представления, сиделвнутри павильона. Он пытался унять приступ лихорадки, терзавшей странника,подобранного им на болотах, где он имел обыкновение прогуливаться, ибо средиболотных испарений особенно хорошо медитировалось о неизбежном разложении телапосле смерти.
Татхагата разглядывал вытянувшегося перед ним на матрасечеловека. У него были тонкие и бледные губы, высокий лоб, выступающие скулы,седые брови, чуть заостренные уши; и Татхагата решил, что под веками незнакомцаскрываются либо серые, либо бледно-голубые, выцветшие глаза. И все его тело,оставленное на время сознанием, было каким-то… просвечивающим?.. хрупким, чтоли, — может быть, отчасти из-за разъедающей его лихорадки, но нельзя былосписать это его качество полностью на болезнь. Этот маленький человек отнюдь непроизводил впечатления того, кому подобает носить предмет, который держалсейчас Татхагата в руках. На первый взгляд, вполне мог бы он показатьсяглубоким стариком. Но стоило приглядеться получше и осознать, что ни бесцветныеего волосы, ни хрупкое телосложение не свидетельствуют о преклонном возрасте, ипоразило бы в его облике что-то совершенно детское. По внешнему его виду решилТатхагата, что не обязательно ему часто бриться. Быть может, где-то у уголковрта затерялись сейчас у него непокорные морщинки. А может быть и нет.
Татхагата поднял малиновый шнурок для удушения, носитькоторый пристало только святому палачу богини Кали. Он пропустил шелковистоетельце шнурка между пальцев, и тот проскользнул сквозь его руку, как змея,чуть-чуть ластясь к ней. Вне всяких сомнений, ласка эта предназначалась для егогорла. Почти не осознавая, что делает, он быстро скрестил руки и тут же развелих; да, именно так это и делается.
Потом он поднял взгляд на монаха, который наблюдал за нимшироко открытыми глазами, улыбнулся своей непроницаемой улыбкой и отложилшнурок. Монах влажной тряпицей вытер пот с бледного чела больного.
Покоившийся на матрасе вздрогнул от прикосновения, его векивдруг резко распахнулись. Невидящие глаза его были наполнены безумиемлихорадки, но Татхагата содрогнулся, встретившись с ним взглядом.
Темными, черными, почти как антрацит были они, невозможнобыло разобрать, где кончается зрачок и начинается радужная оболочка. Было нечтопредельно противоестественное в сочетании глаз подобной мощи со столь хилым иистощенным телом.
Татхагата дотронулся до руки больного, и это было все равно,что коснуться стали, холодной и неподатливой. С силой полоснул он ногтем повнешней стороне правой кисти — и на ней не осталось ни следа, ни царапинки,ноготь просто соскользнул, словно по поверхности стекла. Он надавил изо всехсил на ноготь большого пальца, а когда отпустил его — ничего не произошло, тотни на йоту не изменил свой цвет. Казалось, что руки эти мертвы, как деталимеханизма.
Он продолжил обследование больного. Замеченное явлениепрекращалось чуть выше запястий, чтобы опять проявиться в других местах. Руки,грудь, живот, шея и отдельные части спины окунались когда-то в купель смерти,что и обеспечило их неуязвимость и несгибаемую мощь. Смертельным, конечно, былобы полное погружение в эту купель; ну а так, в обмен на частичную потерюосязания приобрел дерзнувший на подобные водные процедуры невидимый эквивалентдоспехов — нагрудных, спинных, рукавиц — из крепчайшей стали. И в самом деле,был он из отборнейших убийц ужасной богини.
— Кто еще знает об этом человек? — спросил Будда.
— Послушник Симха, — отвечал монах, — которыйпомог мне принести его сюда.
— А он видел, — показал глазами Татхагата намалиновый шнурок, — это?
Монах кивнул.
