– Была там, а теперь здесь! – отвечаю нарочито бодро. Как клоун Бананчик. – Ты любишь пряники?
– Я люблю, – отзывается Вова.
Их мама приносит стаканы с чаем и выпечку на тарелке.
– Угощайтесь пирожками, вчера напекла.
Обжигаю язык чаем, глазею по сторонам. На подоконнике лежит тощий двузубый заяц в повязке «Армаса». Здесь точно был Суворов.
– Чего вы в такую жару дома сидите? – интересуется Коля, сметая пирожок за пирожком. Он и сам рад есть, как гусь, а на маму сваливает!
– Обычно мы летом всегда в деревне, – отвечает Вова. Он ест мои пряники. Приятно. – Но не в этот раз. Анька не хочет.
– Боишься леса?
Девчушка опускает глаза и кивает.
– Главное, всегда в том лесу гуляли, – горячится Вовка, давясь чаем. – И ничего! А тут!
– Всю ночь в лесу спали? – осведомляется Коля, заглотив целую вафлю. – Как же вас звери не сожрали?
Я пинаю его под столом и корчу гневную рожу. Стол мелко трясется. Как бы Анечка не разревелась.
– Вот я, когда в подвале ночевал, – «исправляет» ситуацию Колька, – на меня как крысы повалили! Я сплю как младенец, а они как полезут! Вот такущие! Хвост с мою, нет, с твою, Аня, руку. Глаза красные, злые, как у нашего дворника. Прут на меня, тарахтят, как тракторы.
Кажется, я понимаю, зачем он бегает из дома. За острыми ощущениями. Разве может человек, тем более четкий пацан, получить их в теплом сытом доме?
– И как ты спасся? – спрашивает Вова, сглотнув.
Сейчас пойдет перечисление головокружительных подвигов.
– Одну в нос пнул, другую с плеча скинул, в третью куском кирпича швырнул. И убежал! Да ну их нафиг, эти подвалы.
Я его даже как-то зауважала.
Подбоченясь, наслаждается произведенным эффектом. У Коваленок он теперь звезда.
– Ой, а будете кукурузные палочки?
Сначала они дружно набрасываются на палочки и запихивают их в рот горстями. А потом начинается кукурузная битва. Палочка едва не попадает мне в глаз, и я включаюсь в борьбу.
Здорово, что я взяла бегунка с собой. С девятилетним Вовкой они вообще спелись.
После кукурузного побоища и мучительной уборки выходим на улицу. Играем в прятки, качаемся на качелях. Колька часа два травит байки из тяжелой бродяжнической жизни. А я сижу рядом с ними и радуюсь тому, что эти люди возникли в моей жизни.
Уходим, пообещав приходить почаще.
– Только не смей Вовку своими побегами соблазнять, – говорю я строго на прощание.
– Нет, ты что. Это совсем другое, – отвечает Колька. И, уже отойдя метра на три, кричит: – А ты клевая!
– Ты тоже! – ору в ответ и бегу домой.
На щеки падают первые капли дождя.
Гроза разыгралась такая, что дом потряхивает.
Я лежу в своей каморке и жмурюсь от каждой молнии, сверкнувшей в окно. Для полного антуража смотрю «Сверхъестественное». Щекочу нервишки.
Вспоминаю кусок ветчины в холодильнике. Идти за ним лень, а кушать хочется. Завтра его уже не будет. Интересно, что победит – лень или голод?
На экране – девочка, которая видит в окне костлявую скрюченную руку. Кажется, в моем окне тоже мелькает что-то похожее на руку. В ноутбуке какой-то тип влезает в окно и подходит к девочке.
«А-а-а!» – кричит она.
Я вздрагиваю, сбрасываю ноутбук с живота и бегу на кухню. Очень хочется ветчины.
Жую долго и основательно. Стараюсь не чавкать, чтобы не разбудить папу. Он с головой накрыт пледом и не реагирует на вторжение. Запиваю ветчину молоком.
В окна кухни стучит ветка. Или не ветка?
Как табун лошадей, бегу назад. Ветчина не успокоила мои нервы.
Дин и Сэм наставили пистолеты на седовласую старуху в инвалидном кресле. Кажется, она умерла еще в прошлом веке.
«Кто там?» – кричит старуха, и мы все вздрагиваем.
Дверь в мою каморку протяжно скрипит, и на пороге возникает маленькая фигурка в белом одеянии.
– А-а-а, – пищу я, страстно желая спрятаться в ноутбуке у Дина и Сэма.
Полумертвая старуха выглядит такой безобидной…
– Можно к тебе? – шепчет чудовище из ужастика и ныряет ко мне под бок.
Молния освещает комнату, и я убеждаюсь, что это не киноуродец, а реальный персонаж – моя сестра. Назойливая очкастая муха.
Она высовывает нос из-под одеяла и жалуется:
– Мама спит очень крепко.
Вообще-то она говорит «клепко».
– Папа храпит на кухне.
Она говорит «хлапит», да-да. А я не картавила в детстве.
– А мне так страшно, страшно.
Тут «р» звучит практически отчетливо.
Я не знаю, как реагировать на эту информацию. Не гнать же ее, в самом деле. Но спать в одной кровати – не очень радужная перспектива. Хотя мне тоже страшно.
Вообще было бы логично, если бы мы спали в этой комнате, а мама с папой в зале.
Влезет сюда еще кровать? Или хотя бы раскладушка… Надувной матрас… Потому что спать вместе с ней я больше не собираюсь. Она мне своим сопением дырку в пижаме прожжет.
– Ты хочешь еще одну сестру?
Она хмурится и долго соображает. Если такая, как я, – то вряд ли, однозначно. Уточняю:
– Она не будет похожа на меня.
– Не знаю, – бормочет она и с каждым ударом грома придвигается ко мне все ближе.
Дипломатично выключаю ноутбук и сдвигаюсь на краешек кровати. Маленькая муха вертится рядом, пыхтит и вскоре засыпает.
Воскресенье
Хочу жить
Ты ничего не знаешь обо мне. И только поэтому ты единственный, кто мог в меня влюбиться.
Когда я умру, я завещаю тебе мою улыбку. Я еще не знаю, когда улыбнусь, но точно знаю, что причиной этого будешь ты.
