Глава первая
еня зовут Индия Опал Булони, и прошлым летом мой папа, пастор, послал меня в магазин за пачкой макарон с тертым сыром, за белым рисом и двумя помидорами, а я вернулась домой с собакой. Случилось это так: не успела я войти в овощной отдел продуктового магазина «Уинн-Дикси» — помните, за помидорами? — как появился управляющий с багровым от гнева лицом. Он размахивал руками и вопил:
— Кто впустил собаку? Кто посмел привести сюда эту грязную псину?
Поначалу я никакой собаки не увидела. Увидела только раскатившиеся по полу овощи: помидоры, лук, зеленые перцы. Вокруг бегали полчища продавцов и тоже размахивали руками — точь-в-точь как управляющий.
А потом из-за угла выбежал пес. Большой такой, облезлый. Совсем некрасивый. Ему, судя по всему, было очень весело. Он свесил набок длинный язык и помахивал хвостом. Потом встал как вкопанный и улыбнулся. Именно мне. Я раньше никогда не видела, чтобы собаки улыбались, но сейчас не сомневалась — этот пес улыбался по-настоящему. Растянув пасть, он показал мне все свои зубы, до единого. А потом завилял хвостом, да так отчаянно, что смахнул с витрины горку апельсинов, и они, раскатившись по полу, смешались с помидорами, луком и зелеными перцами.
— Хватайте его! — верещал управляющий.
По-прежнему виляя хвостом и улыбаясь, пес радостно бросился к управляющему и встал на задние лапы. Он всего лишь хотел посмотреть человеку в глаза и от всей души поблагодарить за веселые минуты, проведенные во вверенном ему овощном отделе. Но вышло так, что управляющего он все-таки повалил.
Оказавшись на полу, управляющий взглянул вверх, на столпившихся вокруг подчиненных, и… расплакался. Наверно, у него выдался неудачный день. Псу стало очень жаль человека, и он принялся участливо слизывать с его щек слезы.
— Пожалуйста, кто-нибудь… — взмолился управляющий, — позвоните в службу отлова собак.
— Подождите! — закричала я. — Никуда не звоните. Это моя собака.
Все продавцы магазина «Уинн-Дикси» разом повернулись ко мне. Должно быть, я произнесла что-то значительное. И, наверно, глупое. Но иначе поступить я не могла. Не отправлять же такого пса на живодерню.
— Эй, мальчик, иди сюда, — сказала я.
Пес оставил в покое щеки управляющего и, подняв уши торчком, посмотрел на меня, пытаясь припомнить, где мы, собственно, встречались.
— Мальчик, ко мне, — повторила я. И вдруг поняла, что ему, как каждому существу на свете, хочется, чтобы к нему обратились по имени. Но я-то его имени не знала. Поэтому я сказала первое, что пришло в голову.
Я сказала:
— Ко мне, Уинн-Дикси. К ноге.
И пес послушно потрусил ко мне, точно слушался моих команд всю сознательную жизнь.
Управляющий сел и смерил меня тяжелым взглядом. Похоже, решил, что я вздумала над ним посмеяться.
— Его правда так зовут, — поспешно сказала я. — Как ваш магазин. Честное слово.
— Ты что же, не знаешь, что с собаками в продуктовые магазины не ходят?
— Извините, пожалуйста. Это случайно вышло. Такого больше не будет. Простите… Пойдем, Уинн-Дикси.
Я двинулась вдоль витрин, и пес пошел следом: из овощного отдела в бакалейный, а потом через кассу — на улицу.
Оказавшись на воле, то есть в безопасности, я придирчиво осмотрела животное. Н-да… Большой и костлявый, все ребра наружу. А еще плешивый — там и сям шерсти нету вовсе. Короче, больше всего этот пес напоминал старый потертый ковер, который к тому же успел помокнуть под дождем.
— Ну и видок, — вздохнула я. — Могу поспорить, что ты ничейный. Нет у тебя хозяина.
Тут он опять мне улыбнулся. Опять растянул пасть и показал оба ряда зубов. Улыбка оказалась такой широкой, что пес не выдержал и чихнул. Словно подтверждал: «Сам знаю, видок у меня неказистый. Зато смешной, правда?»
Ну как не влюбиться в собаку с таким чувством юмора?
— Ладно, пошли, — сказала я. — Посмотрим, что скажет на это пастор.
И мы пошли домой вместе. Я и Уинн-Дикси.
Глава вторая
то лето, когда я привела Уинн-Дикси, мы только-только переехали в городок Наоми, что в штате Флорида. Пастору дали приход в здешней баптистской церкви Распростертых Объятий. Мой отец — хороший человек и замечательный пастор, но мне иногда трудно воспринимать его как папу, уж больно много времени он проповедует, размышляет о вчерашней проповеди и готовится к завтрашней. Поэтому про себя я всегда называю его «пастором». До моего рождения он был миссионером в Индии — в честь этой страны меня и назвали Индией. Но пастор зовет меня вторым именем, Опал. Так звали мою мать. А пастор ее очень любил.
По дороге домой я поведала Уинн-Дикси, откуда взялись мои имена и каким образом мы с пастором оказались в Наоми. Еще я рассказала, какой хороший человек пастор, пусть даже он с утра до вечера проповедует, молится и помогает страдальцам. Ну, не остается у него времени сходить в магазин, не остается, и все тут.
— Ты, конечно, облезлый, но это к лучшему, — сказала я Уинн-Дикси. — Ты ведь тоже страдалец, значит, пастору понравишься. И, может быть, он разрешит тебя оставить.
Уинн-Дикси понимающе взглянул на меня и завилял хвостом. Пес чуть прихрамывал — похоже, одна лапа у него была не в порядке. А еще, если совсем честно, от него воняло. Жуть как воняло. В общем, урод уродом, но я уже любила его всей душой.
Когда мы добрались до нашего квартала, который назывался «Трейлерный парк для дружеских бесед», я велела Уинн-Дикси вести себя тихо-скромно, поскольку это было взрослое серьезное место, и я жила тут исключительно потому, что пастор был пастором, а я — тихим-скромным ребенком. То есть «исключением», как любил повторять наш наш управляющий, мистер Альфред. Я велела Уинн-Дикси тоже стать исключением, а именно: не ввязываться в драку с кошками мистера Альфреда или с брехливым йоркширским терьером по кличке Самюэль, который принадлежал миссис Детвеллер. Пока я давала эти ценные указания, Уинн-Дикси не сводил с меня глаз и, могу поклясться, понял все от первого до последнего слова.
