хоть одно условие договора?
Вообще говоря, Юсси был того же мнения, но все же, как человек более опытный и умудренный жизнью, он, не желая оказаться легковерным простаком, проворчал:
— Кто их там знает... это все важные господа.
— Подумай, ведь ты же сам все сделал на диком месте! Право слово, ты заслужил даже медаль на грудь, как покойный Болотный Царь Пентти.
— Ну.... до Болотного Царя мне еще далеко.
Однако он встал, сутулясь подошел к окну, поглядел па свои поля и деловито сказал:
— Да-a. Если погода удержится, то через неделю пойдут всходы. Давно не было такой дружной весны.
Хотя пробста хоронили в будний день, все же поглядеть на процессию собралось много народу. Юсси восседал на козлах катафалка, серьезный, в господском платье, с котелком на голове и громадным кнутом в правой руке. Его немного беспокоили чужие, непривычные лошади: они были заморской, английской породы и очень пугливые. Лошадей одолжили у барона, потому что в пасторате не нашлось подходящих для такого торжественного случая. Это была пара из бароновой вороной четверки—длинношеие, тонконогие чудища с подстриженными хвостами и гривами.
За катафалком двигались экипажи провожающих, а дальше тянулись любопытные. Среди них ехали и Отто с Анной, а за ними следом — Викки Кивиоя. Он то и дело хлестал лошадь, а поравнявшись с Отто, натягивал вожжи и, нисколько не считаясь с печальной торжественностью обстановки, кричал:
— Я бы не променял своего коня на эту пару! По-моему, долговязые вовсе ничего не стоят. Только и могут что катать господскую коляску по ровной дороге — вот и вся их прыть! А поезжай-ка на них, скажем, в Тампере — так уже на половине пути стриженый хвост помахивать перестанет. А поведи-ка такого коня на ярмарку — медный грош тебе за него дадут, это уж верно!..
Процессия двигалась медленно. Люди, стоявшие по сторонам дороги, снимали шапки перед гробом пробста и перед бароном, ехавшим позади родственников. За камнями и в кустах прятались дети, которые были без старших, и выглядывали оттуда с любопытством и страхом.
На церковном холме теснился народ. Тут были и прихожане и чужие, прибывшие сюда прямо со станции. Юсси подъехал к главному входу и стал ждать, пока господа разберутся, кому и как нести гроб.
У самой церкви поднялся шум и гам: это приезжие и стоящие на холме господа здоровались Друг с другом. Из общего гула резко выделялась шведская речь. Народ дивился бесстыдству господ, которые так громко приветствовали друг друга на людях. Мужчины целовали дамам руки, а две женщины даже обнялись и поцеловали друг друга в щеку. Ну можно ли позволять себе такое? Но чему ж тут удивляться? Ведь давно известно, что «господа не знают стыда».
В числе приглашенных были также самые богатые из местных крестьян, главным образом члены приходского совета и муниципального управления; впрочем, большинство из них состояли и там и там, как, например, хозяин Юлле, который к тому же был еще и судебным заседателем. Владелец крупнейшего во всей округе хозяйства, он унаследовал выборные должности отца, хотя был еще сравнительно молод. Здесь же стоял с женой и хозяин Теурю — член приходского совета. Здороваясь с господами, богатые крестьяне кланялись, покашливая в кулак и краснея, так как, несмотря на свою важность и силу, они все-таки оставались людьми из простонародья. Худая и желчная хозяйка Теурю почтительно приседала, складывая губы в приторную улыбку, столь же неестественную, как и эта ее почтительность. Зато хозяйка Юлле, красивая блондинка, держалась непринужденно и с достоинством, несмотря на свой крестьянский наряд, и удостаивала книксеном только людей почтенных лет. Ее муж волновался больше, но и он после каждого поклона высоко поднимал голову — пожалуй, даже слишком высоко, словно желал показать, что в здешних местах выше него одна только колокольня. Недаром даже барон обменялся с ним несколькими словами, сказанными, правда, вполголоса, но тем большее впечатление это произвело.
Народ попроще поглядывал на богачей, переговариваясь шепотом:
— Погляди-ка на эту диковинную шляпу...
— А та госпожа в черном платье хромает...
— Вон тот, с большой бородой, — сенатский чиновник... Важный господин... муж дочери покойного...
— А этот-то, этот, в высокой шляпе... Ну и толст! Брю-хо-то как бочка с салом!
— Видно, боится, как бы не треснуло, — вон какой цепью его перетянул!—сказал Отто, кивая на целый пучок золотых цепочек, протянутых поперек живота толстого господина.
Все это говорилось шепотом или вполголоса, а стоило кому-нибудь из господ приблизиться — все почтительно расступались. Господа чувствовали себя на церковном холме как дома, народ же теснился в стороне, жался к церковной ограде, а самые робкие выглядывали из-за кустов и деревьев.
Как только господа, которым предстояло нести гроб, подошли к катафалку, случилась маленькая заминка. По дороге брела сгорбленная старуха с ворохом веников на спине. Это была всем известная бабка-метельщица Роопетова Вийну. Уже и от природы согнутая чуть не пополам, она под тяжестью груза и вовсе носом в землю уткнулась. Поэтому она видела лишь ноги близко стоящих — едва; повыше колена — и не могла разобрать, что тут происходит. В простоте душевной ни о чем не подозревая, старуха шла прямо через толпу, и господа вынуждены были посторониться, выражая всем своим видом неудовольствие. Вдруг Вийну остановилась и попыталась поднять голову, чтобы оглядеться, но шея у нее не гнулась, и бабка только закружилась па месте, разгоняя господ своими прутьями.
— Чего это тут столько народу собралось? Ха... И башмаки-то все какие хорошие...
Вийну говорила сама с собой, теряясь в догадках, пока наконец хозяин Юлле не сообразил взять старуху за локоть.
— Уходи-ка ты, Вийну, отсюда...
Он говорил шепотом, стараясь, чтобы происшествие осталось по возможности незамеченным, но сделал только хуже, так как Вийну всполошилась, как испуганная курица:
— Ох... Да куда ты меня!.. Чего это тут такое особенное?
— Похороны тут. Уходи поскорее... Не мешай господам.
— Господи Иисусе... Неужели и впрямь господа? Да кто же помер, господи помилуй?
Богатые крестьяне чувствовали ужасную неловкость, и тут еще двое поспешили на помощь Юлле, чтобы поскорее спровадить старуху. Но ничего хорошего из этого не вышло: перепуганная Вийну металась из стороны в сторону, крича дурным голосом. Кругом слышались возмущенные возгласы, и теперь даже посторонние стали громким шепотом давать советы Юлле и его помощникам.
Господа недовольно морщились, хотя некоторые из них с трудом сдерживали улыбку, а в толпе уже слышались громкие смешки. Вийну все кружилась на месте,
