где его никто не увидит, а на нормальном церковном кладбище, чтобы собирать там камыш и носить цветы. Я думала, что, если бы мама вернулась, она бы порадовалась тому, как мы чтим память моего усопшего брата.
Я спросила, можно ли выгравировать на камне текст песни про зеленую тропку, но он спросил: «Ты хоть представляешь, сколько стоит одна буква?», так что мы сошлись на крохотном изображении ангела над именем. И даже если она никогда не вернется живой, теперь у нас было место, где ее можно помянуть и где ее можно похоронить — рядом с камнем, на котором написано его имя.
14
У совы отец был хлебник[9]
Царь, царевич,
Король, королевич,
Сапожник, портной.
Парни звали его Эй Джей, а девушкам приходилось называть его полным именем — Артур Джек. Мне хотелось слышать это долгое звучание. Мне нравилось, как оно тянется у меня во рту, от гортани до полуулыбки. Его черные волосы закрывали половину лица, и он искоса смотрел на всех нас из-под челки.
Почти каждую неделю его татуировка расползалась от плеча по руке все дальше — драконы, змеи, виноградные лозы, злые духи выглядывали из гущи деревьев. Он был слишком юн, чтобы носить татуировки, но его это не смущало.
Когда мы утром приезжали в коррекционную школу, он первым делом стаскивал через голову свитер, потом закатывал рукав футболки, снимал защитную пленку с очередного нового участка татуировки и мазал ее кремом. Тому, кто сидел рядом, разрешалось поучаствовать.
После того, как он нежно смазывал свою поразительно красивую руку, снова оборачивал ее пленкой и невыносимо медленно одевался, он закатывал рукав сидящей рядом девочки и нежно втирал миндальное масло в белую кожу внутренней стороны ее запястья.
Мы садились рядом с ним по очереди. Это даже не обсуждалось. Мы просто так делали. И он никогда не проявлял особого внимания ни к одной из нас, он никого не предпочитал и ни с кем не пытался общаться. За него не сражались. Он был недоступен в принципе.
Он уже был обещан Джози, та тоже жила в поселке для кочевников, они должны были пожениться, как только им обоим исполнится шестнадцать. Ей в то время было четырнадцать — круглолицей девочке с блеклыми рыжими косичками, незаметными ресницами; она носила расшитые пайетками джинсы и короткий топ, из-под которого торчал ее по-детски круглый животик.
Джози не ходила в школу, но иногда в обед присоединялась к нам в парке или торговом центре. Она показывала мне фотографии нарядов, которые надевала на пышную свадьбу, или предлагала что-нибудь сделать с моими волосами. Она думала, что я ношу такую короткую стрижку после какого-то несчастного случая.
Я спросила, почему она не ходит в школу, и в ответ услышала, что ей ни к чему. К тому же дома так много дел, что ей попросту некогда. И вот тут меня прямо проняло. Странно, насколько я разгневалась. Несколько лет я пропускала школу, высмеивала ее, настаивала на ее бессмысленности — но, встретившись с человеком моего возраста, который просто не ходил в школу и все, я была со всей страстью готова отстаивать важность учебы.
Джози объяснила, что она слышала, будто в средней школе девочки ходят с мальчиками и у них даже случается секс, и, если бы она так поступила, это бы разбило сердце ее отцу. Тут не поспоришь. Я-то примерно этим и занималась. Еще она слышала, что у девочек в школе нет никакой морали. Они даже в Бога не верят!
Чистота была важнее всего. Она говорила, что на каждое Рождество всем ее братьям и сестрам дарили новую одежду — совсем новенькую, никому прежде не принадлежавшую. Всем поровну, все одинаковое, до последнего носка. Чистое. Новое. Девственное.
Артур Джек однажды опоздал, объяснив это тем, что у теткиной собаки снова родились щенята. Прямо на гребаном чистом белье. В этот раз щенков было только трое, один — полуживой заморыш. В общем, пришлось ждать, пока кто-то из девочек не найдет и не выгладит ему чистую футболку. Так что он не по своей вине опоздал, правильно?
Это был мой шанс. Небрежно, будто бы походя, предлагая ему во время обеда сигарету в парке на скамейке, я упомянула, что мой папа хочет собаку. Не я, а папа. Иначе вышло бы слишком лично. Просьба для себя не сработала бы. Он посмотрел мимо меня и выпустил кольцо дыма. Я знала, что лучше не повторять сказанное. Он сделал последнюю затяжку, затушил окурок о скамейку, откинулся назад и вытянул руки вверх:
— А, да, ну ладно, раз вам, придуркам, нужны щенки, я дома скажу, чтоб топили не всех этих мелких уродов. Добро пожаловать, хоть всех забирай.
Я рассмеялась вместе с остальными — не слишком громко и не первой, чтобы не перегнуть. Чтобы неловкое движение не уничтожило магию. Я знала, что если щенки протянут еще примерно недельку, то можно будет перейти ко второму вопросу.
— И что, когда можно прийти выбрать папе щенка?
И тогда я сяду в автобус, потом пойду пешком с Артуром Джеком к нему домой, и приму из его рук крохотное существо, и никогда его не отпущу.
Я была готова ждать, поглядывать на календарь и снова ждать, помалкивая, пока щенкам не исполнится ровно восемь недель, и тогда я возьму одного из них, заверну в старое полотенце и отнесу домой. И тут уже придется признаваться Эдварду, что у нас теперь есть собака. А вот этого я не продумала.
Я продумала все вплоть до момента, как вхожу в поселок с Артуром Джеком. Когда это случилось на самом деле, меня накрыло какой-то странной легкостью, как бывает, когда план взял и сработал. Я шла за ним по улице от автобусной остановки до ворот поселка, чуть позади, а он шагал, пиная попадавшийся под ноги мусор и выдыхая дым. Я наслаждалась каждой минутой. У меня для таких случаев был особый прием — сильно щипать кожу на запястье, до появления кровоподтека, чтобы осталась метка, чтобы запомнить каждую секунду.
Я прошла за Артуром Джеком через высокие железные двойные ворота в огромный двор, где за мной по пятам сразу же увязалась кучка мелких собачонок. Я рассматривала их, гадая, нет ли среди них мамаши моего щенка. У большинства собак чего-то да не хватало — глаза, уха, ноги, хвоста. Интересно, целы ли все части тела у моего щеночка. До настоящего момента я и этим не интересовалась. Артур Джек показывал фото щенят, сбившихся в один сплошной комок, в котором не разглядеть — черные они, или коричневые, или пятнистые, или рябые — как там правильно говорить про собачий окрас? — а я больше ничего и не спрашивала. Не осмеливалась излишне досаждать вопросами или проявлять избыточный интерес, чтобы вся моя затея не полетела псу под хвост.
По всему периметру двора стояли дома на колесах и автофургоны, такие огромные, что могли бы тащить грузовик или целую фуру; также виднелись деревянные сараи. А в центре стояли машины. Много машин. Какие-то без колес, какие-то без дверей. Попадались и совсем новые, сияющие. Все были припаркованы хаотично, как булыжники на мостовой. Под машинами и вокруг ползали дети. Множество детей. Возможно, мне просто показалось, что множество, — потому что все они замерли и уставились на меня. Двое мальчишек, примерно возраста Джо, прекратили пинать сильно сдувшийся мяч в кирпичную башню, подпирающую один из автомобилей, чтобы получше меня рассмотреть. Автомобиль был незаурядный — бледно-розовый кадиллак с серебристой отделкой. Я догнала Артура Джека.
— Это разве безопасно? — спросила я. — Дети тут играют. Может, сказать им, что так не надо делать?
Он грустно покачал головой
