снимать бинты и знакомиться с тем, кто под ними, с тем, у кого они отняли жизнь.
Рано утром Марина нашла мужа на кухне с ножом в руке, приставленным к горлу. Ему не хватало мужества провести красную черту, полоснув по горячим пульсирующим артериям. К своему стыду Вячеслав осознал, что никогда не был готов к смерти — он страшился ее не меньше, а даже больше, чем его жена. И она это прекрасно знала, поэтому и шантажировала пятнадцать лет назад самоубийством, пожертвовала собой, отдала ему жизнь, отказалась от семьи с детьми, согласилась до конца дней менять восковые маски и слыть во дворе самой гулящей бабой.
— Ты что делаешь?! — испугалась Марина. — А ну, сейчас же брось!
— Я не могу так! Не хочу видеть это лицо! Мы забрали жизнь у человека! У настоящего, живого человека!
— Он был чудовищем, а не человеком.
— Если вселенная его создала, значит, он был нужен…
— Он был ее ошибкой, — перебила она, — а мы созданы, чтобы исправить ее.
Такое объяснение Вячеславу вполне годилось: во всяком случае, его хватило, чтобы отложить нож и подумать, что, может, не все так уж страшно, как виделось.
— Но мне придется отвечать за его грехи.
— Лучше ответить за чужие грехи, чем встретиться с Собирателем и стать его частью, чтобы это ни значило.
Он сам так не раз думал и удивился, когда Марина сказала вслух мысль, часто посещавшую его самого, слово в слово.
— Наверное, ты права.
— Тогда давай скорее снимем повязку и посмотрим, что получилось, пока я на работу не опоздала.
Она взяла ножницы, разрезала бинты от затылка до лба, аккуратно раздвинула их руками и осторожно, словно помогая выбраться прекрасной бабочке из кокона, сняла повязку. Затем убрала куски глины, смочила полотенце и протерла лицо. Там, где вчера тянулись черные стежки, теперь была ровная гладкая кожа, без единого шрама. Марина внимательно осмотрела свою работу.
— Ну как?! — не вытерпел Вячеслав.
— По-моему, замечательно.
Он вскочил со стула и побежал в прихожую. Из зеркала на него смотрело немного строгое, немного удивленное лицо. Оно улыбнулось, повеселело, и в голове прошмыгнула мысль: «Значит, таким я буду до глубокой старости».
Когда Марина ушла, утомленный, но счастливый Слава лег в кровать и сразу спустился на самый нижний уровень сна.
Здесь Вячеслав творил такое, от чего любая здоровая психика съежится и задрожит от страха. Он стал главным героем коротких эпизодов, будто отснятых для фильмов ужасов. Не то его, не то чужие руки вырезали острием ножа на девичьих телах витиеватые узоры. Теплая кровь струилась по обнаженной юной коже, и он радовался, как ребенок, глядя, как красное омывает телесное. Ему доставлял удовольствие страх в глазах, забавные милые попытки кричать с кляпом во рту — с кляпом из грязной тряпки, пропитанной кровью предыдущих жертв. Он любил брать силой изрезанных, но еще живых девушек. Убивать болью, страданиями, страхом, истязать живую плоть долгими часами — вот что в этом мире было для него абсолютным безграничным счастьем, дарующем эйфорию, и — никаких раскаяний о содеянном. Вячеслав видел свое отражение в кривых осколках зеркала, которые он вонзал в кожу девушки с белыми кудрями и оставлял в ее теле. В них мелькало его новое лицо, но глаза были другие. Карие — они принадлежали прежнему владельцу.
«Марина была права. Этот достоин стать частью Собирателя за то, что он творил в тесном полутемном помещении… Знала ли она, чем этот человек занимался? Или просто выбрала его потому, что суд оправдал насильника и убийцу за неимением улик? Знала ли, что одиннадцать девушек побывали в лапах изверга и если бы не встреча с ней, то число мучениц росло бы из года в год», — спрашивал себя Вячеслав, пока его лицо злобно улыбалось, а руки поигрывали ножом, запугивая очередную связанную и подвешенную старшеклассницу.
Здоровое сознание Вячеслава больше не могло выносить картины страшного прошлого: ему хотелось поскорее выбраться из кошмара. Он ощущал боль всех замученных девушек, будто это на нем вырезали узоры. Он чувствовал запах и тепло липкой крови, будто ее ручейки бежали по его коже. Он слышал, как вопят жертвы, будто они кричали прямо ему в уши, и оглушительный визг пронзал перепонки. Постепенно сон растворялся, но все, что ощущалось в нем, переходило в реальность.
Вячеслав лежал на кровати, мучаясь от боли, кровь залила голову и грудь, растеклась по белой простыне ярко-алым пятном. В его скрюченных руках лежали ошметки содранного лица. На голом черепе Вячеслава не осталось ни кожи, ни мышц. Оглушительные стоны, безутешный плач страдающих безликих душ наполнял комнату. Все они были частью Собирателя, изнывали под его гнетом и услаждали слух хозяина своими стенаниями. Призрачные несчастные, оставшиеся без лица, чаще по своей воле, переплетались между собой, заполняя пустое пространство между черных костей огромных крыльев, похожих на длинные острые спицы, торчащие из спины.
Облик Собирателя и душераздирающие стоны страдальцев, от которых перепонки готовы были взорваться в любую секунду, разматывали в сознании Вячеславы длинную ленту ужаса, она туго сжимала его тело с пяток до макушки, превращая в безвольную мумию. Все, что наполняло существо Славы от потрохов до мыслей, натянулось до предела, причиняя боль разрушающей нечеловеческой силы — и на секунду он даже испытал удовольствие от этих мучений. Собиратель не предпринимал попыток схватить, убить, растерзать, он просто стоял по центру комнаты, в которой с трудом умещались два его огромных полупрозрачных крыла, и смотрел. Вячеслав почувствовал, как внутри от сильного натяжения будто ниточка за ниточкой что-то отрывается.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Собиратель был нестерпим для человеческого сознания, и Вячеслав всячески старался не смотреть на рыхлую обвисшую серо-землистую кожу, на ассиметричную и перекошенную морду, на которой вместо привычных глаз с радужками и зрачками имелось два отверстия с ядовито-желтой водянистой жидкостью, она медленно вытекала из миндалевидных дыр и застывала коркой, образуя наросты. В том месте, где у человека находятся губы, тянулась узкая прорезь.
Внутри Вячеслава оборвалась последняя ниточка. Из тела выплыла белая дымка, проскользнула к правому крылу Собирателя и протиснулась между другими несчастными, переплетаясь с ними и занимая свое место в вечности. Она застонала, заскулила и громко заплакала.
Собиратель взмахнул крыльями, отчего надрывистая звуковая волна ноющих безликих душ вынесла оконное стекло, стремительно закрутился вокруг своей оси и призрачные крылья с черными костями, как лепестки нераскрывшегося бутона, обтянули рыхлое тело, полностью скрыв его. Плач и вой страдающих усилился. Еще мгновенье…
