⠀⠀ ⠀⠀
Redrum 2016
Литературно-художественный журнал ужасов⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 2
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Слово редактора
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Я бы нарисовал что-нибудь
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Никогда не писал вступительных слов (в отличие от Стивена Кинга). Я их никогда не читаю, эти вступительные слова. За небольшим исключением (Стивен Кинг — вы же понимаете?).
Надеюсь, вы такие же, как я, потому что здесь я буду писать, что в голову придет. А в нее, уж поверьте, приходит всякое.
Итак, вступительное слово. Для чего оно?
В нашем случае — просто было свободное место. Мы хотели поставить сюда какой-нибудь мой рисунок, но, вспомнив не слишком восторженные отзывы на обложку пилотного номера, решили не рисковать. Поэтому — вступительное слово.
Если у вас хватило выдержки, и вы все еще здесь, значит, поговорим серьезно. Вступительное слово имеет своей целью (по моему разумению) настроить читателя на нужный лад, увлечь. А это очень трудно. Нужно, чтобы читатель не спросил: Зачем сие здесь?» Это нелегко. (Ох, лучше б я что-нибудь нарисовал.)
Но я все-таки скажу.
Мы с вами дожили до второго номера. Кто-то верил, кто-то нет, но второй номер — вот он. И даже можно купить бумажную версию. Что вас ждет в номере? Если кратко — новые и интересные рассказы, кино-интервью с Марко Калантари, спорно-дискуссионная статья Василия Рудакова, мнения и комментарии людей, посвященных в тайны темной литературы и принародное препарирование добровольно отобранного текста («скальпель» в руки на этот paз взял Александр Матюхин), моя любимая рубрика «Обрубки» и, конечно, новый комикс.
В новом году у нас много нового.
Кстати, в «Обрубках» будет Матюхин (paз уж скальпель все равно у него).
Думаю, я вас увлек. Два рауа назвал фамилию Матюхин, мне даже самому стало интересно. Читайте и наслаждайтесь.
И да, с наступившим Новым годом, друзья!
И с новым номером.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Алексей Шолохов
Заместитель главного редактора
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Рассказы
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Максим Кабир
Перевёртыш
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
20 июня 1989 года в детском доме города Челябинска царил переполох. Взвинчены были все: и воспитатели, и уборщицы, и, само собой, воспитанники приюта. Не каждый день к ним наведывались гости из Москвы, да не просто гости, а настоящие звёзды всесоюзного масштаба. «Продюсеры», — повторяла повариха баба Люба вызубренное накануне слово, и указывала пухлым перстом в осыпающуюся побелку потолка, и выше, в небесные сферы.
Скептики до последнего не верили в приезд москвичей. Каково же было их изумление, когда они обнаружили сверкающие иномарки под окнами. И даже тот факт, что среди делегации не было собственно вокалиста и главного кумира страны, никого не огорчил.
В коридоре, перед актовым залом, столпилась дюжина мальчишек из числа избранных. Все, как один, среднего роста, темноволосые и худощавые. Накануне их лично отобрала директор детдома.
Понимая, какая ответственность лежит на плечах, мальчики вели себя исключительно тихо. Остальные воспитанники завистливо поглядывали из-за угла, перешёптывались и делали ставки.
Поп-группа «Апрель», некогда созданная из подростков-сирот, была не только любимой группой мальчишек. Кто не мечтал, засыпая, о головокружительном прыжке: из интернатских застенков — на большую сцену, из казённого дома — в любовь и роскошь? И шанс выпал. «Апрель» приобрёл такую популярность, что продюсеры решили клонировать музыкантов: создать группки-двойники, которые бы выступали в сёлах и отдалённых городах, собирая дань с непритязательной публики. Умение петь не требовалось. Решающими факторами были условная схожесть с Главной Звездой и отсутствие родителей.
Бледные от волнения, враждебно посматривающие друг на друга счастливчики ждали своей очереди, но при появлении Феди Химичева сосредоточенные лица расплылись в ухмылках.
— Зырь, Красна Девица!
— Выступать хочет!
— В «Апреле» петь!
Химичев, как ни в чём не бывало, приблизился к ребятам, остановился. Глаза смотрят в пол, руки засунуты в карманы до середины предплечий. Подбородок упирается в грудь.
Федю в детдоме называли психом и лупили чаще прочих. Более молчаливого и замкнутого мальчугана было поискать. Говорил он невнятно, ходил медленно, что творится в его мозгах, никто не знал. Учился средне, по поведению двоек не ловил лишь потому, что вообще никак себя не вёл. Учитель русского языка, Марья Николаевна, гордившаяся умением перевоспитывать левшей, впервые в своей практике потерпела фиаско и, буркнув: «Пиши, как хочешь», вычеркнула подопечного из памяти.
Друзей у Феди не было, увлечений тоже. Красной Девицей его прозвали за то, что днями напролёт он сидел у пруда на заднем дворе интерната и пялился в воду на своё отражение. Некоторые педагоги всерьёз полагали, что Химичеву место в психушке, в палате для тихих. И даже самые сердечные воспитатели не находили зацепок, чтобы полюбить Федю.
Уставшие нервничать мальчишки разразились смехом при виде Химичева, вставшего в очередь к Мечте. Смеяться было от чего. Рыхлый, с круглым животиком, отвисшими щеками в угрях, с редкими серыми волосами, Химичев являлся абсолютным антиподом Звезды. Если уж на то пошло, повариха баба Люба имела больше шансов пробиться в Москву.
— А пропустим его! — выкрикнул Лёня Шаробаев, парень, которого и до приезда гостей сравнивали с вокалистом «Апреля», и который мысленно уже выступал в «Лужниках».
Шаробаев схватил тихоню за шиворот и под дружный гогот втолкнул в актовый зал.
— Кто тут у нас?
Химичев опустил голову ещё ниже и засунул руки ещё глубже в карманы.
Директор удивлённо заморгала, пожевала губами, вспоминая имя мальчика. Он пробыл в интернате семь лет, но запоминался людям с трудом.
— Федя! — наконец, сказала она. — Ты что здесь делаешь?
Незнакомый мужчина, похожий на карикатурного фарцовщика из журнала «Крокодил», повернул голову к Феде и его кустистые брови полезли на лоб.
Он ошарашено рассматривал согнувшегося в три погибели Химичева, точно не верил собственным глазам, затем хлопнул в ладони и воскликнул:
— Ну, Анна Лексевна, полагаю, смотр можно считать оконченным. Вот он, наш двойник.
— Да? — неуверенно переспросила директор, поглядела на Химичева так, словно видела в первый раз, и