Наконец, настало утро, когда Оливер получил разрешение,которого так ревностно добивался. Вот уже два три дня не приносили носовыхплатков, ему нечего было делать, и обеды стали довольно скудными. Быть может,по этой-то причине старый джентльмен дал свое согласие. Как бы там ни было, онпозволил Оливеру идти и поручил его заботам Чарли Бейтса и его приятеля Плута.
Мальчики втроем отправились в путь. Плут, по обыкновению,шел с подвернутыми рукавами и в заломленной набекрень шляпе; юный Бейтсшествовал, заложив руку в карманы, а между ними брел Оливер, недоумевая, кудаони идут и какому ремеслу будет он обучаться в первую очередь.
Брели они лениво, не спеша, и Оливер вскоре началподумывать, не хотят ли его товарищи обмануть старого джентльмена и вовсе непойти на работу. Вдобавок у Плута была дурная привычка сдергивать шапки с ребяти забрасывать их во дворы, а Чарли Бейтс обнаружил весьма непохвальное понятиео правах собственности, таская яблоки и луковицы с лотков, стоящих вдольтротуара, и рассовывая их по карманам, столь поместительным, что казалось, егокостюм весь состоит из них. Это так не нравилось Оливеру, что он собиралсязаявить о своем намерении идти назад, как вдруг мысли его приняли другоенаправление, так как поведение Плута весьма загадочно изменилось.
Они только что вышли из узкого двора неподалеку от площади вКлеркенуэле, которая неведомо почему называется «Лужайкой», как вдруг Плутостановился и, приложив палец к губам, с величайшей осторожностью потащил своихтоварищей назад.
— Что случилось? — спросил Оливер.
— Те… — зашептал Плут. — Видишь вон тогостарикашку у книжного ларька?
— Видишь джентльмена на той стороне? — спросилОливер. — Вижу.
— Годится! — сказал Плут.
— Первый сорт! — заметил юный Чарли Бейтс.
Оливер с величайшим изумлением переводил взгляд с одного надругого, но задать вопроса не пришлось, так как оба мальчика незаметноперебежали через дорогу и подкрались сзади к старому джентльмену, которогопоказали ему раньше. Оливер сделал несколько шагов, и не зная, идти ли ему заними, или пойти назад, остановился и взирал на них с безмолвным удивлением.
Старый джентльмен с напудренной головой и в очках в золотойоправе имел вид весьма почтенный. На нем был бутылочного цвета фрак с чернымбархатным воротником и светлые брюки, а под мышкой он держал изящную бамбуковуютрость. Он взял с прилавка книгу и стоя читал ее с таким вниманием, как будтосидел в кресле у себя в кабинете. Очень возможно, что он и в самом делевоображал, будто там сидит: судя по его сосредоточенному виду, было ясно, чтоон не замечает ни прилавка, ни улицы, ни мальчиков — короче говоря, ничего,кроме книги, которую усердно читал; дойдя до конца страницы, он переворачиваллист, начинал с верхней строки следующей страницы и продолжал читать свеличайшим интересом и вниманием.
Каковы же были ужас и смятение Оливера, остановившегося внескольких шагах и смотревшего во все глаза, когда он увидел, что Плут засунулруку в карман старого джентльмена и вытащил оттуда носовой платок, увидел, какон передал этот платок Чарли Бейтсу и, наконец, как они оба бросились бежать исвернули за угол.
В одно мгновение мальчику открылась тайна носовых платков, ичасов, и драгоценных вещей, и еврея. Секунду он стоял неподвижно, и от ужасакровь бурлила у него в жилах так, что ему казалось, будто он в огне; потом,растерянный и испуганный, он кинулся прочь и, сам не по ни мая, что делает,бежал со всех ног.
Все это произошло в одну минуту. В тот самый момент, когдаОливер бросился бежать, старый джентльмен сунул руку в карман и, не найдяносового платка, быстро оглянулся. При виде удиравшего мальчика он, разумеется,заключил, что это и есть преступник, и, закричав во все горло: «Держите вора!»— пустился за ним с книгой в руке.
Но не один только старый джентльмен поднял тревогу. Плут июный Бейтс, не желая бежать по улице и тем привлечь к себе всеобщее внимание,спрятались в первом же подъезде за углом. Услыхав крик и увидев бегущегоОливера, они сразу угадали, что произошло, поспешили выскочить из подъезда и скриком: «Держите вора!» — приняли участие в погоне, как подобает добрымгражданам.
Хотя Оливер был воспитан философами, он теоретически не былзнаком с превосходной аксиомой, что самосохранение есть первый закон природы.Будь он с нею знаком, он оказался бы к этому подготовленным. Но он не былподготовлен и тем сильнее испугался; посему он летел, как вихрь, а за ним скриком и ревом гнались старый джентльмен и два мальчика.
«Держите вора! Держите вора!» Есть в этих словах магическаясила. Лавочник покидает свой прилавок, а возчик свою подводу, мясник бросаетсвой лоток, булочник свою корзину, молочник свое ведро, рассыльный своисвертки, школьник свои шарики,[18] мостильщик свою кирку,ребенок свой волан.[19] И бегут они как попало, вперемежку,наобум, толкаются, орут, кричат, заворачивая за угол, сбивают с ног прохожих,пугают собак и приводят в изумление кур; а улицы, площади и дворы оглашаютсякриками.
«Держите вора! Держите вора!» Крик подхвачен сотней голосов,и толпа увеличивается на каждом углу. И мчатся они, шлепая по грязи и топая потротуарам; открываются окна, выбегают из домов люди, вперед летит толпа,зрители покидают Панча[20] в самый разгар его приключений и,присоединившись к людскому потоку, подхватывают крики и с новой энергией вопят:«Держите вора! Держите вора!»
«Держите вора! Держите вора!» Глубоко в человеческом сердцезаложена страсть травить кого-нибудь. Несчастный, измученный ребенок,задыхающийся от усталости, — ужас на его лице, отчаяние в глазах, крупныекапли пота стекают по щекам, — напрягает каждый нерв, чтобы уйти отпреследователей, а они бегут за ним и, с каждой секундой к нему приближаясь,видят, что силы ему изменяют, и орут еще громче, и гикают, и ревут от радости.«Держите вора!» О да, ради бога, задержите его хотя бы только из сострадания!
Наконец, задержали! Ловкий удар. Он лежит на мостовой, атолпа с любопытством его окружает. Вновь прибывающие толкаются и протискиваютсявперед, чтобы взглянуть на него. «Отойдите в сторону!» — «Дайте емувоздуху»! — «Вздор! Он его не заслуживает». — «Где этот джентльмен?»— «Вот он, идет по улице». — «Пропустите вперед джентльмена!» — «Это тотсамый мальчик, сэр?» — «Да».
