десять.
Стало тихо.
– Получается, наши клиенты? – нарушил наступившее молчание Прокопенко.
– Наши – не сомневайся… – протянул Круглов. Он поднял глаза к потолку. – В общем, картина, вырисовывается такая. Дня через два после их ночного заезда о Дункеле – не без помощи Кольки, конечно, знала уже вся деревня. Остапов отряжает брата на лесопильню, чтобы через тамошних рабочих известить о нем Чека. Об этом пронюхивает Чалый и в ту же ночь Дункель снимается с места и уходит в лес. А вот дальше происходит нечто занятное… Через пару дней от Дункеля приходит человек… Так, Никола?
– Ага, – закивал Колька. – Тот самый Федор, солдат…
– Так вот, – продолжил Круглов, – приходит человек и просит у Чалого проводника и трех лошадей…
– С какой такой стати? – буркнул комвзвода.
– Это-то, может, и понятно: с подводами в тайге не сподручно. А лошади, скорее всего, – три под ящики, а две имеющиеся – для девиц. Вопрос в другом: почему сразу не взяли проводника да лошадок?
– Может, решили сначала припрятать ящики, чтобы Чалый не знал где? Затем уж и проводник понадобился, укрыться в тайге понадежнее, – предположил Калюжный.
– А лошади тогда зачем нужны были? И почему бы им не взять было сразу четырех лошадей, чтобы всех в седло посадить? Нет, Паша, не все так просто. Ящики-то при них оставались. Коля, расскажи…
– Про что? – захлопал ресницами тот. – Про то, как Чалый к Дунке послал?
– Про это самое…
– Так для чего меня послали – я и не знаю. Нас трое было – я, дядька Мохов да Федор-солдат. Моего-то мерина и они могли привесть…
Калюжный и Прокопенко переглянулись.
– И, правда, для чего было хлопца посылать? – удивился комвзвода.
– А ты дослушай, – посоветовал Круглов и кивнул брату: – Говори!
– Что говорить? К вечеру, значит, мы и вышли на Гнилуху. Это у нас речка такая в тайге, – пояснил он. – Там, недалеко от места, где Гнилуха огибает холм, мы и нашли Дунку. Переспали ночь у реки, а на утро они и ушли. Вместе с Моховым.
– Куда? – почти одновременно воскликнули Калюжный и Прокопенко.
Колька испуганно заморгал:
– На гору, Собачью…
– Они, что ли, сказали?
– Не-е… Мохов. Отвел в сторону и украдкой, чтобы другие не слыхали, сказал – вернешься, передай Чалому – все, мол, в порядке, идем на Собачью…
– И все?
– Все… Хлыстнул нагайкой – и прогнал…
– Передал Чалому? – глядя на брата в упор, спросил Круглов.
– Не успел. Мамка у деревни встретила и в лес утащила, в шалаш. Наказывала не высовываться.
Некоторое время все молчали.
– Значит, все на Собачью ушли… – о чем-то думая, проговорил Круглов.
– Не знаю, – ковыряясь в носу, небрежно бросил Колька.
Мужчины с изумлением уставились на пацана.
– Ты что, малец, шутки шутишь? – рявкнул Прокопенко. – Сам же только что про Собачью говорил!
Колька с испугу выдернул палец и съежился:
– Ушли-то на Собачью, а вот все ли – не знаю. Охвицера одного, того, что помоложе – я уже не видел… И барышень не видел.
Щека Калюжного отчего-то нервно дернулась:
– Как не видел? Куда же они делись?
– Может, в палатке были… У них две палатки стояли. Потом Мохов прогнал меня…
Чекисты переглянулись.
– Ну а ящики-то, видел?
Колька поспешно кивнул:
– Ящики видел.
– Точно? – угрюмо спросил Григорий.
– Точно, вот тебе крест! – Колька быстро перекрестился.
– Что скажешь, Григорий Михайлович? – помолчав, спросил Калюжный.
– А вы что смекаете? – переспросил комэск.
Прокопенко вновь заерзал на стуле:
– Что здесь говорить! Идти по следу надо, на эту самую гору!
Круглов поднялся и задумчиво прошелся вдоль стола – раз-другой…
– С Колькой, пожалуй, все понятно, – словно размышляя вслух, сказал он. – Пацана для того и отправили с Моховым, чтобы не узнал про готовящуюся расправу над Остаповым и не разнес по деревне: Федора в ту же ночь, как они ушли, и застрелили. Через два дня и с братом его, Иваном, покончили, гады. Но, вернее всего, Колька нужен был, чтобы весть передать Чалому. Мол, Дункель идет куда нужно! Получается, договор у них был, куда ящики вести… А если так, то для чего Дункель раньше ушел, без провожатых? Места ведь ему неведомые…
Прокопенко вскочил:
– Какая разница! Главное, искать их надо на этой Собачьей горе! Там и ящики хоронить будут! Факт!
Круглов покачал головой:
– Не думаю… Хоронить, скорее всего, будут на дальней заимке Чалого. Туда сухопутно добраться можно только через Собачью гору, через ближнюю заимку. Короче, конечно, по большой реке… – Он покосился на Кольку. – Как ушел Чалый, по воде?
– По воде, на лодках. Со всеми своими…
– Значит, на дальней заимке они и должны встретиться!
– А что это за люди у Чалого? Они, что же, живут с ним? – спросил Калюжный.
– У Чалого всегда с десяток негодяев было, – пояснил Круглов. – Как правило, из пришлых. С ними надежнее над охотниками по таежным зимовникам глумиться, пушнину отбирать. Во дворе Чалого даже изба специально поставлена была, что-то вроде казармы. Коль, сколько их было?
– С Чалым и двумя сыновьями его – одиннадцать…
Круглов задумался:
– Значит, с людьми Дункеля – восемнадцать… Если дамочек в расчет не брать, то силы в общем равны… – Он помедлил. – Короче, так! С утра двигаем на Собачью! Оттуда, если там их уже нет – на дальнюю заимку. Прокопенко! – Вдруг перейдя на командный голос, произнес Круглов. Комвзвод, за ним и Калюжный поднялись. – Людей расположишь здесь, в избе! Лошадей на ночь выведешь за деревню, выделишь для этого пару человек. У избы – охрана! Выход на Собачью – в семь утра. Есть вопросы?
– Все ясно, – закивали чекисты.
Круглов неожиданно улыбнулся:
– Вечером просим в гости, к матери моей, Марфе Петровне… У нее, Паша, и заночуем с тобой. Ты же, Прокопенко, сюда возвернешься, за командира будешь!
– А я как же? – пискнул Колька.
– А ты… – Круглов приблизился к брату и, опустив руки на худые плечи, посмотрел ему в глаза. – А ты у мамки теперь один остался, понимать должен, матросы-папиросы! Свое уже нарисковал… Беречь обязан ее! Это тебе мой наказ! Понял?
– Понял… – выдавил Колька и шмыгнул носом. – Может, до Гнилухи? Я и место покажу…
– Нет! – кончил разговор Григорий. – Дуй к мамке, скажи – скоро будем! И смотри мне, о разговоре нашем – никому! Понятно?
* * *
Завершился этот беспокойный день в избе Кругловых. За столом Марфы Петровны, радостно суетившейся, они засиделись допоздна. Причиной тому стали не только тепло ее дома, и не столько сам стол, с невесть какими угощениями – похлебкой, да картошкой с зеленью, сдобренной припасами из чекистского пайка, – а явившаяся вдруг во всей своей красе Тоська Остапова.
Она вошла неожиданно, едва гости успели
