горлинки, великолепие тетерева. Мир насекомых человека скорее пугает, чем влечет. Пришвин показывает, как муравьи и пауки, чуткие к погодным изменениям, могут быть точнейшими барометрами. Он обнаруживает в них трудолюбие и артистизм, призывает всматриваться, а не отворачиваться брезгливо. Исключение – бабочки, «живые цветы», готовые сорваться и улететь, ими любуются все. Но Пришвина бабочка привлечет не красотой – мужеством. Попавшая в лесной омут, она отважно борется за жизнь и тем вызывает сочувствие: «Глядя на бабочку, я вспомнил свою борьбу: тоже не раз приходилось лежать на спине и в отчаянье биться за свободу руками, ногами и всем, что ни попадалось… Так вот своя беда учит понимать чужую».
Не только всматриваться, но и вслушиваться учит Пришвин. На страницах «Лесной капели» разговаривают не только живые существа. Писатель различает голоса ручьев и напев капели, шепот льдин и шелест листьев. Даже завораживающий ритм подводной растительности, звонких и тонких стеблей лилий зазвучит в миниатюрах таинственной мелодией.
Очарование пришвинских шедевров в том, что они будят наши собственные воспоминания. А еще заставляют по-новому вглядеться в природу: хочется пойти и проверить, правда ли, что пауки не работают перед дождем, что речки в лесах – черные, а в полях – голубые, что белые водяные лилии открываются в десять часов, а желтые раскрыты с самого восхода? Лаконизм лирических миниатюр сродни мимолетности мгновенья: «Я пишу для тех, кто чувствует поэзию пролетающих мгновений повседневной жизни и страдает, что сам не в силах схватить их».
Цикл «Глаза земли» продолжает традиции «Лесной капели», Пришвин собирался назвать его «Новая капель». Родственный стихотворениям в прозе Тургенева, жанр миниатюры, «подвижный и переменчивый», по мнению Пришвина, особенно подходит для «нашего скорого века». От «старой» «Лесной капели» новый цикл отделяют не только годы. Война и особая мудрость, которая приходит в старости, обострили восприятие мира. Писатель старается разглядеть в минутном – вечное, подвести итог своим раздумьям о жизни. «Мое дело должно стать понятным людям не как путь личного успокоения в природе, а как настоящий мир, как утверждение в творчестве радости жизни, доступной каждому» – так определяет он художественную задачу новой книги. При жизни Пришвина были опубликованы ее фрагменты, но полностью она была напечатана только посмертно и стала своеобразным завещанием.
В названии Пришвин снова использует метафору. «Глаза земли» – так говорят в народе об озерах, поясняет он. И образ этот диалектичен: природа всматривается в человека, а человек, всматриваясь в природу, узнает свое отражение, лучше понимает себя. Разделенная на три части – «Дорога к другу», «Раздумья», «Зеркало человека», – эта книга отражений куда больше говорит о человеке, чем «Лесная капель». Теперь поход за грибами – это повод описать не только грибы, но и грибников. «Писать надо обо всем потому, что на свете все важно», – запишет Пришвин, размышляя о природе творчества. И продолжит: «Не очень давно шевельнулось во мне особое чувство перехода от поэзии к жизни, как будто долго, долго я шел по берегу реки, и на моем берегу была поэзия, а на том жизнь. Так я дошел до мостика, незаметно перебрался на ту сторону, и там оказалось, что сущность жизни есть тоже поэзия, или, вернее, что, конечно, поэзия есть поэзия, а жизнь есть жизнь, но поэзию человеку можно сгустить в жизнь, то есть что сущность поэзии и жизни одна, как сущность летучего и сгущенного твердого воздуха».
Такой обыденной жизнью, сгущенной до поэзии, и станут его миниатюры, в которых соседствуют город и лес, размышления о сути творчества, музыке, поэзии и заметки о собственном самочувствии, пейзажные зарисовки и разговоры с самыми разными людьми: шоферами и художницами, автоинспектором, дворником и портным. «Пульс жизни» – так называется один из фрагментов, и так метафорично можно определить всю книгу.
В разделе «Времена года» точность фенологических наблюдений, знакомая по «Лесной капели», сочетается с философскими обобщениями и поэтичными метафорами. Неоднократно возникает в них образ морозных узоров, завораживающих своей загадочной красотой. Пришвин увидел в ледяных узорах тропические цветы и водоросли, которые рисует мечтатель, сумел понять их как грезу о дальних знойных странах, где морозу не суждено побывать. Тот же мороз-художник может остановить весеннее пробуждение, играя с каплями забежавшего в тень ручья: «Из какой-то прошлогодней соломы он успел, схватывая брызги ручья, наделать и дворцы, и хижины», а молодые елочки превратить в хрустальные скульптуры. Архитектура грибов, форма почек, форма цветка – все будит у Пришвина воображение и мысль. Причудливые поганки напоминают мечеть, почки черемухи, продолговатые, заостренные, похожи на пики… «Просыпаясь от зимней спячки, черемуха… вострила миллионы злых пик на людей», всю холодную зиму помня, как жестоко они ее ломали. Но настанет весна, запоет соловей – и черемуха, с ее мягким сердцем, забудет свое обещание: «Не забыть, не простить людям» – и опять ее будут ломать, а она ничего не сбережет для себя: «Ломайте, ломайте, где наша не пропадала!» Ландыш, с цветком в форме загадочной чашечки, видится Пришвину тенелюбивым мечтателем, непохожим на другие цветы, светолюбивые, чья форма так откровенно напоминает солнце. Удивительно появляется и само солнце на страницах «Времен года»: майскими светлыми ночами «нарочно не спряталось совсем, а остался один глазок, – солнце сказало себе: „Подожду, хоть одним глазком на все погляжу, как-то живете вы без меня“».
Пришвин привычно внимателен к зимней красоте, к весеннему пробуждению природы, к ее летней щедрости. Но в новом цикле неожиданно обширным оказался осенний раздел. Так же подробно, как стадии весны в «Лесной капели», предстанут перед нами разные этапы осени: последние чудесные солнечные дни и первый мороз, превративший листья огурцов в подобие летучих мышей, золото листвы, текущее с веток вслед за порывами ветра, и замерзающая река, соединяющая два враждующих берега… Новое, удивительно тонкое и проникновенное понимание осени пришло со старостью, научившей ценить период успокоения в природе и в человеческой жизни. Писатель сам говорит об этом в этюде «Творческое поведение»: «Для меня есть только два времени: весна с нарастанием и осень с уменьшением света. Так в природе, а в душе человека нарастание света сопровождается нарастанием тревоги с вопросом, найду ли силы в себе – ответить зовам природы и переживу ли? Убавка света возбуждает внутри себя силы и уверенность творчества, дает веру в возможность гармонии и всего такого, составляющего основы творческого поведения. Такою была осень для Пушкина». И еще: «Слова мудрости, как осенние листья, падают без всяких усилий».
В «Глазах земли» Пришвин всматривается в природу, чтобы лучше понять человека. И потому теперь не только образы природы раскрываются в олицетворениях, метафорических
