— Да, дорогая, но следовало бы знать. Потому что, видишь ли,если мы не вернемся до следующего года, тогда одеяла надо пересыпатьнафталином. А если мы приедем, тогда этого делать не нужно, потому что будемодеялами пользоваться, а запах нафталина столь неприятен.
— Не беда, мы ими не пользуемся.
— В самом деле, лето было очень жаркое, везде развелосьстолько моли. Все говорят, много в этом году моли. И ос, разумеется. Хоукинссказал мне вчера, этим летом он нашел тридцать осиных гнезд… тридцать… толькоподумай…
Ирис подумала про Хоукинса… крадущегося в полумгле… рука сцианидом… цианид… Розмари… Отчего все возвращается к этому?
Слабым ручейком журчал голос Люциллы. Она уже говорила очем-то другом.
— …и надо ли закладывать серебро? Леди Александра говорит,так много грабителей… хотя, конечно, у нас надежные ставни… Не нравится мне ееприческа… лицо становится таким неприступным… но я думаю, она и естьнеприступная женщина. И нервная какая. Теперь все нервные. Когда я быладевочкой, люди не знали, что такое нервы. Мне что-то последнее время ненравится вид Джорджа — уж не собирается ли он заболеть инфлюэнцей? Я спрашивалараз или два, нет ли у него жара. Но, может, из-за дела переживает. И знаешь, онтак на меня посмотрел, как будто что-то задумал.
— Я так и сказала: простуда это у вас.
2
Как бы я хотела, чтобы они никогда не приезжали сюда.
Сандра Фаррадей произнесла эти слова с такой неподдельнойгоречью, что ее муж обернулся и удивленно посмотрел на нее. Ему показалось,будто его собственные мысли превратились в слова — те самые мысли, которые онтак упорно скрывал. Значит, Сандра чувствует то же, что и он? И ей кажется, чтоФайрхевен утратил свою прелесть, что его покой был нарушен их новыми соседями,живущими за парком в миле от них.
Он сказал, не в силах скрыть свое удивление:
— Я не знал, что ты тоже их недолюбливаешь. Мгновенно, илиэто так показалось ему, она овладела собой.
— Соседи на даче — это все. Они либо друзья, либо враги; вЛондоне другое дело, там ты можешь поддерживать с людьми просто приятельскиеотношения.
— Нет, — сказал Стефан, — здесь что-то не то.
— А теперь еще это несуразное приглашение.
Оба замолчали, вспоминая происшедшее во время ленча. ДжорджБартон был очень мил, оживлен, но за всем этим угадывалось умение скрыватьволнение. Все эти дни Бартон вел себя очень странно. До смерти Розмари Стефанне обращал на него особого внимания. Джордж всегда был в тени, как добрый искучный муж у молодой и красивой жены. Обманывая Джорджа, Стефан не чувствовални малейших уколов раскаяния. Джордж принадлежал к тем мужьям, которые созданыдля того, чтобы их обманывали. Много старше ее, не обладающий внешностью,способной удержать красивую и капризную женщину. Не заблуждался ли сам Джордж?Стефан так не думал. Джордж, полагал он, очень хорошо знал Розмари. Он любил ееи имел весьма скромное представление о своих возможностях ублажить жену. И в тоже время Джордж, должно быть, страдал.
После трагедии они с Сандрой мало видели его. Пока оннеожиданно не ворвался в их жизнь, объявившись по соседству в Литтл Прайерз, ипритом, как думалось Стефану, очень переменится.
Стал более живым, более уверенным. И — да, весьма странным.
Он и сегодня был вроде не в себе. Это неожиданноеприглашение. Вечер по случаю восемнадцатилетия Ирис. Он очень надеется, чтоСтефан с Сандрой придут обязательно… Они так хорошо к нему относились.
Сандра торопливо проговорила:
— Разумеется, это было бы великолепно. — Естественно, вЛондоне Стефан очень утомляется, да и у нее самой великое множество всякихскучнейших обязанностей, но она надеется, что им удастся выкроить время.
— Тогда назначим день, а?
Запомнилось лицо Джорджа — порозовевшее, улыбающееся,настойчивое.
— Я думаю, через неделю — в среду или четверг? Четверг,первое ноября. Договорились? Но можно выбрать любой день, который вас устроит.
Это радушное приглашение связывало их по рукам и ногам — внем крылся какой-то подвох. Стефан заметил, что Ирис покраснела и выгляделасмущенной. Сандра держалась великолепно. Она была спокойна, улыбалась исказала, что четверг, первое ноября, вполне их устраивает…
Вдруг мысли, терзавшие его, прорвались решительнымвосклицанием:
— Нам не следует идти!
Сандра чуть обернулась к нему. Глубокая задумчивостьпечалила ее лицо. — Думаешь, не следует?
— Легко можно придумать какое-то объяснение.
— Он потребует, чтобы мы пришли в другой раз — переменитдень. Кажется, он очень рассчитывает на наше присутствие.
— Не могу понять почему. Празднуется день рождения Ирис, имне не верится, что она особенно нуждается в нашей компании.
— Нет… нет… — задумчиво проговорила Сандра. Потом спросила:
— А тебе известно, где намечается встреча?
— Нет.
— В «Люксембурге».
Он чуть не лишился дара речи. Почувствовал, как побледнелолицо. Взял себя в руки и посмотрел ей прямо в глаза. Это причуда или здесь кроетсякакой-то умысел?
— Но это же чушь! — вскричал он, пытаясь за нарочитымвозмущением скрыть охватившее его смятение. — «Люксембург», где… Воскреситьпрошлое? Он, должно быть, спятил.
— Я об этом подумала, — сказала Сандра.
— Но в таком случае мы, безусловно, откажемся прийти. Эта…эта история ужасно неприятна. Ты помнишь, какую огласку она получила — во всехгазетах фотографии…
— Да, приятного мало.
— Неужели он не понимает, насколько нам это нежелательно?
— Знаешь, Стефан, у него есть на это своя причина. Причина,в которую он меня посвятил.
— И что же это за причина?
Он благодарил бога, что в эту минуту она не глядит на него.
— После ленча он отвел меня в сторону, сказал, что хочет мнеобъяснить кое-что. И сказал, что Ирис… никак не оправится от потрясения послесмерти сестры.
Она замолчала, Стефан выдавил из себя:
— Что ж, должен заметить, это соответствует истине — онавыглядит далеко не лучшим образом. За ленчем я подумал, что она, наверное,больна.
