Завуч, видимо, хотела сказать что-то вроде «постарайтесь не заблудиться». Но тогда это звучало бы как просьба, а просить Фаина Демьяновна не умела – умела лишь приказывать. Увы, в приказном виде просьба «не заблудиться» выглядела, как нелепое «не заблуждаться».
Услышав приказ, Львович, чтобы не рассмеяться, принялся усердно тереть кулаком нос, словно боксёр перед боем. Школьники о педагогической субординации[5]ничего не знали и поэтому принялись откровенно хихикать. Осознав свою оплошность, Фаина Демьяновна решила поправиться.
– Я имела в виду заблуждаться не в голове, а заблуждаться в лесу…
Хихиканье стало громче, даже Львович улыбнулся.
– Заблуждаться среди болот, среди сосен и осин, – настойчиво продолжала завуч.
Львович поднёс к носу кулак, представил заблуждающуюся вокруг сосен и осин Фаину Демьяновну, не удержался и неожиданно для себя громко хрюкнул.
– Что это? – испуганно обернулась завуч.
Но на лице учителя физкультуры вновь застыла непроницаемая маска. Только кулак он забыл опустить и теперь смотрел на него с неподдельным изумлением в глазах.
Ориентировщики в припадке смеха стали падать друг на друга и даже вываливаться в проход.
– Какой позор! – покрылась пунцовыми пятнами Фаина Демьяновна. – Вы совершенно не умеете себя вести!
И вышла с гордо поднятой головой. После этого автобус содрогался от хохота ещё несколько минут. Лишь потом стали выходить по одному, держась за животы и лица, сведённые судорогой от смеха.
А на поляне было хорошо. Волнами откуда-то от леса плыл нежный запах цветущего жасмина. А стоило сесть, и голова шла кругом от духмяного разнотравья: и чабрец, и полынь, и пижма, и зверобой, и мята, и ещё нечто лимонноприятное… Всё спорило между собой, перебивало друг друга и создавало тот единый и неповторимый аромат настоящей лесной поляны, хорошо прогретой солнцем и не тронутой ветрами.
Шурка обожал лес. И Лера его любил. Только сегодня Шурка бежал с картой и с компасом впервые, а Лера, как мы уже упоминали, занимался спортивным ориентированием четыре года. Поэтому Шурку поставили в личный зачёт – это значит, он бежал за себя лично. А Лера должен был соревноваться в командном забеге, то есть выступал за команду школы, что было делом чрезвычайно ответственным. Сойдёшь с дистанции – и усилия всей команды из-за тебя насмарку. Несмотря на это, опытный Лера больше волновался не за себя, а за друга.
– Не торопись, – перед самым стартом вполголоса наставлял он Шурку. – И смотри, чтобы никто на хвост не сел.
– Как на хвост?
– А так. Вон, Курила на областных соревнованиях выбежал на две минуты позже и тащился за мной до самого последнего контрольного пункта. А потом как рванул наперегонки! Я с ним к финишу грудь в грудь прибежал, а он всё равно первое место взял, потому что позже меня стартовал.
Командный зачёт, в котором бежал Стопочкин, и личный зачёт, в котором бежал Захарьев, стартовали параллельно. Но всё же Шурка ушёл на дистанцию немного раньше. Забежал в лес, огляделся и стал внимательно изучать карту.
– Ага, – увидел он дорогу, на которой стоял. – Вот дорога, вот поляна, а вот первое КП[6]. Значит, надо пробежать по этой дороге до первого поворота, а потом свернуть на тропинку, перебежать через овраг, а за ним на высоте стоит контрольный пункт.
Разобравшись с картой, Шурка зажал её в одном кулаке, компас – в другом и припустил изо всех сил по дороге. «Главное, – думал он, – тропинку не проскочить».
Тропинку он не проскочил. Перебежал через овраг и сходу на высоте нашёл первое КП. Далее дело пошло, как по маслу. Шурка внимательно смотрел или, как говорил Лера, читал карту, а потом мчался по намеченному самим собой маршруту. С двукратным опережением времени он преодолел больше половины дистанции. Казалось, победа ему обеспечена. И вот тут произошло непредвиденное. Наткнувшись на густые заросли ельника, Шурка перешёл на шаг и хотел, было, посмотреть карту, на которой такой труднопроходимый лес должен обозначаться мелкой сеткой.
– Стой! Кто идёт?! – неожиданно сказал сиплый мужской голос над его головой.
Шурка в недоумении остановился.
– Стой! Кто идёт?! – настойчиво повторил мужчина.
– Это я – Шурка Захарьев, – выдавил из себя чрезвычайно удивлённый Шурка.
– Руки! Руки! – сказал сурово голос. – Руки вверх!!
– Да вы что, обалдели? – не на шутку испугался Шурка и хотел обернуться.
– Стрелять! Стрелять буду! – угрожающе предупредил мужчина, и за спиной Захарьева, точно так же, как он слышал в кино, с лязгом передёрнулся затвор автомата.
Шурик похолодел и, сам того не желая, поднял руки вверх. В голову полезли мысли одна другой тревожней. «Может, тут сверхсекретный военный объект находится? А может, учения проходили? Стоял полк десантников. Учения закончились, полк ушёл, а замаскированного часового снять забыли. Он стоял-стоял, а потом его какая-нибудь ядовитая мошка укусила, и он с ума сошёл. Увидел меня и за диверсанта принял. На мне же форма, как военная».
В таких невероятных размышлениях прошло несколько секунд. Собравшись с духом, Захарьев решил посмотреть украдкой, кто тут раскомандовался в ельнике. Внезапно за спиной послышались шаги. Ближе, ближе, совсем рядом. Предчувствуя беду, Шурик втянул голову в плечи. И точно…
– Стой, кто идёт?! – заорал часовой.
– Курила идёт, – ответил испуганный голос, в котором Шурка признал голос одноклассника Васи Курильчика.
– Руки! Руки вверх! – заорал ещё громче замаскированный десантник.
Шурка скосил глаза и увидел, как Вася задрал руки.
– Кто это? – шепнул он Шурке, становясь рядом.
– Часовой какой-то…
Мальчишки говорили тихо, но у сумасшедшего десантника оказался невероятно чуткий слух.
– Стрелять буду! – закричал он предупреждающе и опять с лязгом передёрнул затвор.
Услышав это, Курила побледнел и часто-часто заморгал. Словно издеваясь над ними, часовой больше не подавал признаков жизни.
Через минуту возле Захарьева и Курильчика остановился Толик Мухин.
– Пацаны! – крикнул он деловито, не замечая опасности. – Где дорога, которая петлю делает, слева или справа?
Пацаны не ответили и только сердито покосились на глупого Муху.
– Что, трудно сказать? Мы же из одной команды, – дружелюбно напомнил Толик, хотя, как и Шурка, стартовал в личном зачёте.
Мальчишки не ответили и на это. Обиженный, Муха оторвался от карты и лишь тогда начал понимать, что тут что-то не так. Присмотрелся и, наконец, заметил, что одноклассники стоят с поднятыми руками. Но было поздно.