клетки предупреждают друг друга…
В первой половине ноября Вера еще вставала и даже ходила с моей помощью. Черное крыло беспамятства пока не заслоняло ее своей зловещей тенью. Потом треснула какая-то программная генетическая оболочка, и зло оформляло свой неумолимый выход.
Она упорно пыталась съесть что-либо. Уходя на работу, я оставлял на табурете полстакана молока с хлебом либо немного детской каши. В обед приезжая домой, обнаруживал, что пища не принималась. Желудок зачехлялся. Спросил как-то:
– Может мне уйти с работы, посидеть с тобой.
– Не вздумай! – ответила Вера. Когда в начале октября я сообщил ей о неожиданном приглашении в компанию к Холодову, она приняла эту весть с удовлетворением.
– Может под старость нервотрепки не будет, – с моим устройством на постоянную работу, Вера надеялась на стабильность и покой. Поэтому неожиданное намерение уйти с работы вызвало у нее категорический протест. Я убеждал ее:
– Что тут особенного? Возьму отпуск без содержания. Обычное дело. Потом вернусь.
– Никто ждать не станет, не обольщайся. Уйдешь, сразу замену найдут, работай, пока платят, – работа никогда не была для нее ни самовыражением, ни увлечением. Она принимала ее как данность, и тянула неизбежную лямку, не замечая трудностей, как мы не замечаем притяжение Земли.
Мой шеф, бывший заказчик Холодов, много лет уже заведовал семейным бизнесом. Наш, один на двоих, небольшой кабинет находился на втором этаже офисного здания. Рядом со старым зданием строилось новое.
Изюминкой бесед с Холодовым в последнее время стала их семейная интрига. Завхоз Малин, был родным братом хозяйки, жены Холодова. Пользуясь попустительством родственников, он иногда открыто игнорировал трудовую дисциплину. Мог, например, уехать куда-нибудь по своим делам, никого не предупредив. Халатность родственника не нравилась Холодову, и он настойчиво стал настраивать меня на борьбу с вольностями зятя. Тот, почуяв надзор, решил уволиться. Пришлось поговорить с ним «по душам».
Рабочей резиденцией завхоза был тепловой узел на первом этаже. Там, во внутреннем дворе, арендаторы содержали автостоянку. Согласовав с Холодовым намерения, я отправился вниз.
Малин, стоял у распахнутых дверей, отрешенно поглядывая на заснеженные автомобили. Курил. Увидев меня, заулыбался, приветливо протянул руку. Круглолицый, шапка набекрень, сигарета в углу рта. Он курил сигареты, одну за другой, с перерывами на полвздоха. От этого зубы у него стали похожи на нешлифованные камушки.
– Михалыч, – мы общались друг с другом по отчеству, – ты зачем меня подставляешь? Знаешь ведь, что у меня жена тяжело больная. Ухаживать за ней надо. В любое время вынужден буду уйти с работы. Стройка в разгаре. А ты столько лет проработал здесь и ни с того ни с сего бросаешь все на произвол.
– Клавдич, телефон мой у тебя есть, звони в любое время дня и ночи, приеду все покажу, расскажу.
– По телефону, пожалуй, подскажешь: потом оба не расхлебаемся…
– Пойми меня правильно. Не могу я тут. За семнадцать лет, все на меня нагрузили. Принеси, да поднеси. Я ведь не мальчик на побегушках. Как пришел сюда без зубов, так и ухожу беззубым.
В офисе Холодов спросил:
– Ну что, поговорили?
– Поговорили. Он недоволен тем, что за столько лет работы здесь ничего не заработал. Рассчитывал, наверное, по-родственному войти в дело. Теперь видит, что не удастся, вот и обижается, – Холодов возмутился.
– Какое ему еще нужно дело? Что, он вложил что-то? Собственность какую-то внес, деньги? – я деликатно промолчал. Манера вхождения в бизнес бывших номенклатурных руководителей, хорошо известна. Холодов, как большинство, не избежал соблазнов «прихватизации».
Впрочем, меня в этом семейном водовороте беспокоили не столько людские течения, сколько техническая сторона дела. Приближение зимы и предстоящие холода. Справится ли тепловой узел с возросшими нагрузками? Удастся ли преодолеть лимит электроэнергии? И как заманить арендаторов в новое здание? Хозяйственные дела засасывали, вынуждали сбиваться в ритм аврала. Работа на разрыв, оказалось, мне не под силу. Несмотря на Верины протесты, с работы я все же задумал уйти.
– Григорий Антонович, у меня жена в плохом состоянии. Надо с ней постоянно находиться. Отпустите меня в отпуск без содержания.
– А разве кроме тебя не кому ухаживать? У вас же два сына.
– Видите ли, тут особый случай. Я не просто ухаживаю за ней – лечу ее, – и уточнил: – биополем ладоней.
– Экстрасенс?..
– Да-а, упражняюсь пока, – неуверенно ответил я, видя удивление шефа.
– Надеешься, рак вылечить? – Холодов помолчал и спросил, глядя на меня в упор: – Не странно ли?
– Со стороны, возможно, странно. Но по-другому не могу.
– Ты что, не понимаешь, что чудес не бывает?
– Когда делали операцию, врачи сказали, что будет жить. А после шестой химии все пошло кувырком, – Холодов задумался, потом сказал:
– Я звонил Татьяне Гавриловне, разговаривал о твоей жене. У нее особый случай: иммунитет слабый.
– Так последняя химия-то и задавила весь иммунитет.
– Ты разбираешься в медицине? Ты специалист, чтобы об этом судить?
– Не специалист, но много об этом думал, сопоставлял. Полагаю, что так и есть: шестая химия была неправильной.
– Думай лучше, как теплообменник подключить. Морозы вот-вот настанут, а у нас на стройке до сих пор тепла нет, – Холодов был явно раздражен.
– Не смогу я, Григорий Антонович. Представьте, она хочет жить, а я ей говорю: «Чудес не бывает».
– Ну да, – Холодов согласно кивнул, посмотрел на меня внимательно. Набрал на телефоне чей-то номер, не дождавшись ответа, миролюбиво спросил:
– Любишь ее?
– Да, очень.
– Ну что ж, пиши заявление, – решился, наконец, шеф. – Выкрутимся как-нибудь. – Он отпускал меня, скрепя сердце, и я был ему очень признателен.
На обед я поехал домой. Пробки в середине дня небольшие. Двигаюсь по правой полосе. Снегопад поутих. Спокойно пересек многополосный тракт, миновал микрорайон новостроек. Привычно держусь в общем потоке. Вдруг, вблизи перекрестка вижу: в снежную насыпь аллеи только что улеглась на крышу серебристая иномарка. Колеса еще покручивались. От увиденного слегка оторопел, притормозил и поехал дальше, как и другие водители. Яркий мазок динамичной городской картины, ослепил ненадолго и вскоре забылся. Сочувствие – сердечная категория – эгоистично. Сердце отзывалось на свое.
Там, в нашей спальной комнате, терпеливо ждет меня жена. Она поверила: без нее мы не справимся. Значит, надо жить. Ради нас жить. Как ей помочь?
Придя домой, привычно заглянул в ведро у тумбочки. Вижу: пища пошла. Подсел к Вере. Она посмотрела на меня участливо. Ждала, что скажу. Я признался.
– Сегодня поговорил с Холодовым, попросил дать отпуск без содержания. Он согласился.
– Так уж, сразу и согласился, – не поверила Вера.
– Ну, не сразу. Расстроился, конечно. Трудновато ему будет, без нас.
– Без кого, без вас?
– Малин решил уволиться.
– Почему?
– Зарплата не устраивает, – Вера хмыкнула.
– Вот
