когда спустя шесть лет Игорь вдруг поздравил её по телефону с днём рождения, Нина Петровна не ощутила ни боли, ни тоски. Только подумала некстати: живёт ли он с той медсестрой или нашёл кого помоложе? А ещё подумала: интересно, её желудь-брелок всё ещё висит на связке его ключей? Это был последний раз, когда она слышала его голос.
Прибыв в Подгорное, подруги застали матушку Ирину у постели лежачего – сухого, похожего на сверчка деда Осипа. Старик появился в приюте год назад и почти сразу же слёг. Был он слаб даже для того, чтобы самостоятельно побриться. Да и брить было особо нечего – так, три волосины наперекосины, но небритый Осип начинал хандрить и хворать.
Матушка Ирина макала трофейный помазок в пену и ласково намыливала торчащий из-под одеяла подбородок. Потом осторожно водила бритвой сверху вниз по пергаментной коже. Осип смотрел на неё влюбленными глазами и тянул шею, облегчая в меру сил процедуру. Над кроватью висели портреты бородатых классиков. Дед Осип отличался редким для своего возраста зрением и беззаветной любовью к чтению. Книги были мостиком, соединяющим его с жизнью. И он жил.
Увидев подруг, матушка Ирина улыбнулась и показала глазами на дверь библиотеки.
Вскоре вся троица сидела за крошечным, придвинутым к окну столиком с видом на заросший ручей. Им не требовалось никаких вступительных слов, чтобы возобновить прерванную беседу. Казалось, просто открыли книгу на завёрнутой уголком странице и продолжили с того места, где остановились в прошлый раз. Душисто пах чай, сливаясь с ароматом луга и сладковатым запахом старых книг.
– Верите, со вчерашнего дня места себе не нахожу, – вздохнула Нина. – Уж и думать забыла, а тут вот он. Без бороды. Почему? Чего приснился? Жив ли? Здоров? И спросить-то не у кого.
– Опять ты за своё! – возмутилась Алла, – ну сколько можно? Что с ним, жив ли, почему без бороды… Зачем тебе это знать? – она обернулась к Ирине, ища в её глазах поддержку.
– Тревожно как-то, – Нина сжала в руке ворот вязаной кофты.
– Тревожно ей! – фыркнула подруга. – А ты не тревожься попусту. Лучше о своём будущем подумай. И с прошлым разберись. Завтра чтоб ко мне пришла. Без отговорок.
– Знаете, девочки, а я сейчас ни вперед, ни назад не заглядываю, – вступила матушка Ирина. – Вот смотрю я на своих постояльцев. Что у них есть? Ничего. Ни семьи, ни дома. А вот живут себе, улыбаются. Взять хоть деда Осипа. Не ходит ведь, а радуется всему как ребёнок. Сейчас, слава Богу, новенький у нас появился – буквально на руках его носит, и в сад, и в Храм. И сюда приносит, чтобы тот сам себе книгу выбрал.
– Это с ним мне надо сегодня поговорить? – деловито уточнила психологиня.
– С ним. Силён мужик, безотказен, работящ, но ничего не помнит. Даже как звать его. А документов при нём нет. Может быть, ты сумеешь память его оживить?
– Попробую, – пообещала Аллочка. – Давно он здесь?
– Две недели. Лес взялся сажать. Без продыху трудится. А вон, кстати, и он сам, – матушка Ирина показала в окно на крепкого старика с лопатой в руках и спутанной, по пояс седой бородой.
– Тогда не буду терять времени, – Алла решительно встала и направилась к выходу.
Вскоре её изящная фигурка появилась внизу возле старика, казавшегося рядом с ней великаном. Воткнув лопату – да так, что та на полклинка ушла в землю, – он двинулся вслед за женщиной, стараясь попасть в такт её мелких шагов. Вот они устроились на лавке в тени выгоревшего дуба, вот заговорили. Старик сдёрнул с головы бумажный картуз, обнажив седые, собранные в пучок пряди.
– Что же получается? – отвернулась от окна Нина, – всё так и осталось во мне? А как же сеансы? Выходит, головой отпустила, а сердцем нет? – она растерянно смотрела на Ирину.
– Так ведь ничего никуда не девается, – мягко ответила та, накрыв своими ладонями руки подруги. – Снаружи ли, внутри ли – всё остается. Вот и мой Ванечка – он тоже со мною. И я даже не задаюсь вопросом, где именно: в сердце ли, в голове или рядом, за плечом моим его душа порхает… – матушка светло улыбнулась. – Аллочка – она ведь с человеческой логикой разбирается, а есть ещё и Божественная, нам недоступная. Не буду повторять тебе прописных истин – ты и так их знаешь. Просто помолись. Хочешь – прямо сейчас.
– Хочу, – согласилась Нина.
– Ступай, – матушка осенила подругу крупным крестом и отвернулась к маленькой иконке в углу каморки.
Нина вышла во двор, оглянулась на лавку, где Алла пыталась пробудить память нового постояльца, и медленно побрела в Храм.
Пекло как летом. Густой запах свежего сена напомнил ей о стриженом газоне, на котором они с Игорем устроили однажды пикник. Газон был таким колючим, что пронзал насквозь тонкий клетчатый плед. Этот плед запомнился отчего-то больше всего: острые ости сквозь мягкую ткань, неровные серо-голубые ромбы, исколотые ноги и насмешливые глаза Игоря. Обеденный перерыв был короток, день удушливо жарок. А потом рванул ливень, и они побежали к ближайшему дереву, укрывшись этим пледом. Струи дождя молотили по вымокшему вмиг покрывалу, корзинка с едой превратилась в несъедобное месиво. Под пледом было мокро и темно. Нина слышала глухие удары сердца – то ли своего, то ли Игоря. А может, это был их общий сердечный ритм, рождённый только что под пледом. Игорь наклонился к её уху и спросил, обжигая дыханием: «Ты где?». «Я с тобой», – без раздумий ответила она. Он рассмеялся и подхватил её на руки. Ей тогда казалось: вот оно! Он зацеловал её, защекотал бородой, задушил в тесных объятиях… да и отвёз после всего обратно в библиотеку – голодную и счастливую, пообещав перезвонить вечером…
Дверь Храма была припёрта изнутри камнем, оставляя узкую щель для воздуха. Внутри пахло ладаном. Тихо, почти безлюдно. Только треск свечей, да еле заметное дрожание огненных точек в гулком пролёте от земли к небу. Нина долго скиталась между иконами, не в силах унять стук сердца, такой же оглушительный, как тогда под мокрым пледом. Прикладывалась и крестилась, но так и не находила себе места. Её взор упал на старый, неприметный образ в углу с суровым почерневшим ликом. Кто это? – не узнать. Имя не прочесть. Чёрный взгляд, белая борода. Остатки тусклой позолоты на нимбе. Оклад с трещиной, а в ней – сухая травинка застряла. Нина затеплила свечку. Затихла…
Прочла «Отче наш» и две другие молитвы, что помнила наизусть. Осмелела и дальше пошла своими
