в гневе шаг-другой, но вдруг упал как подкошенный и тут же умер. С той поры Юсси любил говорить о покойнике:
— Нет уж, нынче таких людей мало осталось! Это был настоящий мужчина, из тех, кто поработал мотыгой да лопатой.
Коли на правду, так Юсси думал, что теперь остался лишь один такой человек.
Лийса действительно была жеребой, и Юсси ездил на ней осторожно, стараясь ее оберегать. Весь день он тревожился за лошадь, а вечером, возвращаясь с работ, беспокоился за жену: не случилось ли чего там. Открывая дверь, он был готов к любым неожиданностям, но каждый раз со вздохом облегчения убеждался, что опасения его были напрасны.
Это произошло только в первый день пасхи. Юсси, схватив шапку, бегом помчался в деревню, и губы у него были еще сладкими от мэмми[11], потому что он сидел за столом, когда вдруг начались схватки. Он бежал всю дорогу, однако, завидев жилье, все-таки пошел шагом.
К счастью, Прийта оказалась дома. Это была несколько мужеподобная женщина, неприветливая и крутая. Юсси при всем своем нетерпении обратился к ней с робкой почтительностью.
— Так что... Пожалуйста, Прийта, пойдемте к нам... и поскорее...
— Что там такое?
— Того... Я полагаю... уже вроде начинается. Пойдемте-ка сразу... а то как бы чего...
— Хм... Ты сядь, милок, остынь, отдышись... Из этих порот так быстро не выезжают.
— H-да... Хе-хе... Но только если вдруг что-нибудь...
— Когда схватки начались?
— Вот только что.
— Ну так чего же ты всполошился? Иди вперед, а я ид тобой. Успею.
Прийта и не думала торопиться. Юсси пошел домой. Дойдя до леса, он припустился бегом. Он видел, что на дороге тает снег и комья конского навоза выступили наружу. Лишь добежав до дому, он поднял глаза, словно спрашивая у стен, что происходит там внутри.
Гам, однако, еще ничего не произошло. Алма сидела на скамье как ни в чем не бывало.
— Неужто боль прошла?
— Так ведь она не кряду... Разведи огонь да поставь котел с водой.
Юсси принялся хлопотать. Огонь не разгорался. Что это с печью? Алма сказала усталым голосом:
— Уходи-ка... я сама.
Юсси хотел было помочь ей, но все валилось у него из рук. Он то и дело спрашивал, как она себя чувствует, так что Алма даже рассердилась. Схватки все учащались и усиливались. Юсси вышел во двор, к риге, откуда видно было дорогу.
— Где же эта тетка?..
Когда он вышел поглядеть в третий раз, то наконец увидел Прийту, которая шла неторопливо, заложив руки под передник.
— Идите поскорей… Пожалуйста, поскорей.., ей уже пора...
Прийта не слушала его.
— Однако сколько ты тут понастроил! Я заходила к тебе года два назад, а с тех пор и не была. И рига совсем новая.
— Да пойдемте же... Ее сильнее схватывает…
— И болото вон как перекопал. Ты точно крот.
Невозмутимое спокойствие Прийты отчасти передалось и Юсси, но все же он подумал: выбрала время говорить о таких вещах!
Прийта вошла в дом.
— Ого!.. И в избе-то как просторно! Ничего не скажешь. Ну что же, и ты дождалась своего?
Алма попыталась улыбнуться, но лицо ее исказилось от боли. Прийта села на скамью и огляделась.
— Я вижу, твой бирюк тут немало потрудился. Вот уж не поверила бы, что этот лохматый дьявол умеет делать и ребят. А оказывается— сумел!
Юсси ухмыльнулся: что можно было ответить на такие слова? Прийта всегда и всем говорила что ей вздумается, и никто на нее не обижался: ведь она была в общем-то добрая женщина.
А сейчас и подавно Юсси был готов выслушать от нее все что угодно. С ее приходом он успокоился, перестал чувствовать себя беспомощным.
Когда боль отпускала, Алма заговаривала с Прийтой, которая приготовляла все необходимое.
— А где у вас ножницы? —спросила повитуха,
Алма растерянно взглянула на Юсси.
— У нас нет настоящих ножниц... — пробормотал он. — Если нужно что отрезать, так берем овечьи, стригальные.
— Гм... Ну принеси хоть их.
Юсси принес ржавые ножницы для стрижки овец, и когда Прийта заскрипела ими, пробуя, как они действуют, у него побежали мурашки по телу. Он проговорил с досадой:
— Конечно, оно того... не успели обзавестись... Так много всего нужно...
Алма опустила глаза. Ей было стыдно, что в доме нет ножниц.
— Так. Ну, матушка, ложись-ка в постель. А ты, милок, ступай во двор, да не отходи далеко: может, я кликну, если что понадобится.
Юсси долго кружил по двору. Убрав навоз из конюшни и хлева, перевернул сани, хоть это было не к спеху, и переделал еще много ненужных дел. Из избы не доносилось ни звука, потому что Алма считала для себя вопросом чести родить, не крикнув. Когда Прийта наконец вышла на крыльцо, в ее грубом голосе послышалось спокойное удовлетворение.
— Ну, входи, что ли.
Алма лежала в постели обессиленная. На смущенный вопрос Юсси:
— Кто?..
Она слабым голосом ответила:
— Мальч...
Ответ прозвучал чуть слышно, а конец слова и вовсе пропал. Младенец лежал рядом с матерью, завернутый в тряпицу. Глаза его были зажмурены, и он не подавал признаков жизни.
— Здорово ли оно? — спросил Юсси у Прийты.
— Да, крепкий бутуз. Но у тебя даже безмена нет. В мальчике наверняка фунтов десять. Ручищи как у лесоруба.
Юсси засмеялся — не столько от слов Прийты, сколько от радостного облегчения. У него словно камень с души свалился. Прийта велела ему оставить Алму в покое и помочь по хозяйству.
— Мне сейчас надо, наверно, подоить коров?
— Да, пожалуйста, Прийта. Хоть я и сам мог бы с этим справиться...
Зятем Прийта начала стряпать и выговаривала Юсси за то, что мало продуктов.
— Роженица должна сил набираться.
Юсси стал извиняться:
— Вот... случайно и кофе-то у нас нет...
— Случайно! Да откуда ж ему взяться случайно? Чертов ты скряга — жалеешь фунтик кофе купить для бедной девочки! Работает она у тебя, как лошадь, и ни капли кофе не видит, несчастная.
— Того... Ежели я завтра купил бы... так, может, и вы зайдете выпить кофейку?
— У меня кофе всегда есть. Я без кофе дня не живу. Но я накажу Канкаанпээ, чтобы он вам принес — он в лавку собирался. Давай-ка деньги.
Поев, Алма немного ожила и вмешалась в их беседу, Пасхальный день догорал, и
