и не расспрашивали. А мне это и нужно было. Дали мне новенькую трехтонку. Хоть птицу обгоняй на ней. Куда посылают, туда еду, что приказывают, то делаю. Не получал премий, как в совхозе, но работой на первых порах был доволен. Сам знаешь, настроение шофера зависит от начальства. Директора нашего звали Сопы Союнов. Хороший был мужик. Понимал людей. Щедрый, широкий. Легко было добиться его расположения. Стоило лишь с получки пригласить в ресторан, поставить пару котлет да пять бутылок пива — после этого можно делать что твоей душе угодно. А шоферу что еще надо? Я радовался, думал — наконец-то пофартило. Но… Ох, сколько смысла таится в "но"! Недолго длилась эта благодать.
Однажды я вернулся с очередного рейса, решил позвать начальника поужинать. В этот день мне кое-что перепало. Я просунул голову в дверь директорского кабинета и увидел, что на месте Сопы Союнова сидит чернявый человек с большущими круглыми глазами. Спрашивает:
"Тебе кого?
"Сопы".
"Его нет".
"Где же он?"
"Об этом спроси у прокурора".
Я сделал два шага назад. Он спросил:
"Как твоя фамилия?"
"Я?.. Я Пендикули".
"Не Мурадов ли? Шофер девяносто второй машины?" "Он самый".
"Ну, если он самый, садись!"
Я сел. Он взглянул на часы и спросил:
"Сколько сейчас времени?"
"Видите же сами — пять!"
"А во сколько ты должен был вернуться?"
"Кажется, в три".
"Отвечай точно".
"В три!"
"Где ж ты был эти два часа?"
Ну взял он меня в оборот! Тут только я догадался, что передо мною новый директор. Если скажу, что спустил баллон, спросит, где запаска. Соврал, что испортился бензонасос… еле-еле, мол, починил. Так с трудом отвязался от него… С того дня и началось…
— А как фамилия этого директора? Может, я его знаю?
— Петросян Ашот.
— А, Ашот-ага! Он опытный и знающий работник! Пендикули хмыкнул, покачал головой.
— Да уж куда там! За какую-нибудь неделю прибрал к рукам весь автопарк. Попробуй только при нем "слевачить"! Тут же попадешься! А шоферы… что, бывало, на ходу дремали, теперь широко глазки раскрыли. Завсегдатаи шашлычных, что носили фуражки набекрень, выпрямили козырьки, за руль стали садиться прозрачные, как стеклышки. Собраний стало меньше, да зато порядка больше. Каждую минуту учитывали. А рядом с Доской почета появилась черная доска — для рвачей и лодырей…
— Ты о себе расскажи!
— Ну, уж если рассказывать о себе, то одним из первых на эту самую черную доску попал я, братец. Так опозорился, что готов был сквозь землю провалиться! Давай-ка опрокинем по рюмочке, пока в водку мухи не нападали!
Пендикули протянул руку к рюмке, но выпить не успел. Внимание его привлек "газик". Разбрызгивая из-под колес дождевую воду, он остановился прямо перед нашим окном. Из "газика" вышел высокий мужчина в кителе. Пендикули, вытянув шею, вглядывался в него, словно хотел узнать. И пока этот человек в кителе шел по залу в поисках места, просматривал меню, Пендикули не сводил с него взгляда. Человеку в кителе подали чайник чая. Пендикули осушил рюмку.
— Знакомый, что ли? — спросил я.
— Похож на Салтыка Годжали, моего бывшего башлыка. Но что-то сильно изменился. Может, его брат? Ну да ладно! Кто бы ни был, какая разница? Слушай дальше. Кажется, была суббота, и погода в тот день стояла неплохая… Настроение у меня было отличное. Хотел пойти погулять немного, но… Опять соблазнился! В субботу "налево" заработать — раз плюнуть! К концу дня вернулся в гараж, гляжу — люди толпятся возле черной доски, будь она неладна! Разглядывают, смеются: "Вот так поддели!" "Получил по заслугам!"
"Кого это там пропесочили?" — подумал я и тоже подошел к доске. Люди расступаются, дорогу мне освобождают.
Как глянул на карикатуру, волосы поднялись дыбом. Себя узнал! Нарисовали меня так: по дороге мчится машина, в кузове полно людей, а я высунулся из кабины и протягиваю к ним руку. В ладонь так и летят рубли… Под рисунком подпись: "Пендикули, Пендикулп, влюбился он в рубли". Один из наших шоферов, весельчак Байджан, увидел, что я стою позади него, и говорит ехидно: "Стишки-то неплохо зарифмовали". Обернулся да так и прыснул мне в лицо.
Я весь холодным потом покрылся. В глазах потемнело, голова закружилась. Покачиваясь, отступил назад, как будто из-под ног стала уходить земля. Байджан заметил мое состояние, смутился, взял под руку, усадил на скамейку. Я задумался, уронил голову на грудь. Не знаю уж, сколько времени я так сидел, но вдруг перед моими глазами предстала Абадан. Я так и подскочил. Смотрю — никого нет. И шоферы все разошлись по домам, чтобы не мешать мне думать…
— А кто такая Абадан?
— Абадан? — Пендикули удивленно взглянул на меня. — Разве я тебе не говорил о ней? Она счетоводом работает в автопарке. И такая красавица, такая красавица, что глаз не оторвать. Не знаю, как для других, но мне она кажется такой. С первого дня, как я ее увидел, влюбился в нее. И она ко мне относилась неплохо. А я, если день ее не увижу, места себе не нахожу. С нетерпением ждал субботу. В субботние вечера мы ходили в парк, потом на берег Мургаба. Садились рядышком, смотрели на звезды, на луну, мечтали… Словом, любили друг друга. Даже о дне свадьбы договорились… Вот кто такая Абадан! Теперь же я сидел на скамейке, смотрел на черную доску и думал, как отнесется к моему позору Абадан. Сказать по правде, больше всего я из-за нее и переживал. Я бывал у нее дома. Старушка мать приветливо встречала: "Заходи, сынок, заходи!" Не знала, где усадить, чем накормить. "Наверное, проголодался, дорогой?"
Я шел к дому Абадан и думал, как они встретят меня. Встретили — хуже не бывает. Стою в дверях, а старушка моя сидит на веранде, лицо хмурое, чай пьет. Хоть бы пройти пригласила. Мне бы надо повернуться да уйти, по не могу. Ноги словно прилипли к полу. Наконец набрался духу и спросил, дома ли Абадан. Старушка не торопясь пробурчала:
"Может, и дома. А тебе-то что?"
"Хотел бы повидаться с нею…"
"Нет, хан мой, теперь и не мечтай об этом! Ишак тоже чешется о свою ровню! Иди поищи такую, как ты!"
И нарочно громко застучала кастрюлями. Я стоял и думал: "Вот, Пендикули, ты и докатился до точки! Куда же идти? Что делать?" Вдруг слышу — в соседней комнате плач. Больше я не раздумывал. Крикнул: "Абадан!" — и ворвался в комнату. Она лежала на кушетке, а при моем появлении не подняла даже головы. "Абадан! Абадан-джан!"
