шоссе. Машины с грузом и без груза снуют в обе стороны. Голосую каждой, рука устала, но ни одна, будь она неладна, не остановилась. А солнце уже низко. Зло меня разобрало. Попер прямиком через заросли яндака и к вечеру притащился в совхоз.
Андрей Платонович сидел с молодыми ребятами у конторы, беседовал с ними. Меня сразу заметил, позвал приветливо… "Иди сюда, голубчик!" Я его знал давно. Когда я еще был мальчишкой, Андрей Платонович работал в Мары агрономом. Часто приезжал в наш аул, останавливался у башлыка. Потом его назначили директором нового совхоза на канале. И после этого он дважды гостил в нашем колхозе. Мне он нравился — добрый, отзывчивый, веселый, по-туркменски хорошо говорит, через каждые два слова голубчиком называет. Ты знаешь, ласковое это очень слово! Словно магнитом оно притягивает к себе. Это слово и привело меня в совхоз…
Видимо, не понравился Андрею Платоновичу мой запыленный, грязный вид, взял меня за руку, отвел в сторону.
"Почему поздно, голубчик? В гости или по делу?" "Пришел устроиться на работу в совхоз".
"На работу?" — удивился он.
"Да, работать, — ответил я и добавил: — Вы же сами говорили мне, чтоб я ни минуты не задерживался и шел к вам, если Салтык Годжали начнет меня обижать".
"Но я же пошутил, — задумчиво проговорил он. — Колхоз тебе дал разрешение?"
"Я не брал его".
"Почему же? Разве ты не член колхоза?"
"Ну и что же? Не захотел больше там работать и пришел!"
"Э-э, голубчик! — Андрей Платонович покачал головой и поднял палец. — Ты не хитри! Если ты всерьез хочешь остаться в совхозе, говори правду!"
Я боялся, что он отошлет меня назад, если я скажу правду, и решил увильнуть от прямого ответа. Сказал:
"Вы разве против, чтобы колхозная молодежь шла работать в совхоз?"
Только зря я хитрил, ведь Андрей Платонович человек бывалый, его не проведешь.
"Ты не старайся сбить меня с толку, — нахмурился он. — Я не люблю людей с тайным умыслом, голубчик! Если тебя прогнали, так и скажи, если нет, говори "нет".
Кажется, он начинал сердиться. Но я и на этот раз не сказал ему правды.
"Салтык Годжали не ценит меня, Андрей Платонович! Обижает! А там, где меня обижают, я ни за что не останусь, хоть золотом осыпь… — Заметив, что он призадумался, я перешел в наступление: — Если бы я был лепив на работу или что… Вы же хорошо знаете меня…"
Видимо, мои слова подействовали на него убеждающе.
"Я, голубчик, знаю, что ты хороший шофер, — сказал он, с улыбкой взглянул мне в лицо и указал рукой на самосвалы. Они, как нарочно, выстроились по ту сторону улицы. — Видишь вон ту машину, что с краю?"
Я увидел новенькую машину, с еще не сорванной с дверцы пломбой.
"Вижу", — ответил я.
"Так вот, эта машина будет твоей, на ней будешь работать. Завтра в восемь ноль-ноль сядешь за руль, ребята возят кирпич, ты тоже будешь возить. А сейчас иди в общежитие, отдохни. Вон дом с верандой! Иди туда".
Так он мигом уладил все мои невеселые дела.
От радости я чуть не подпрыгнул. Позабыв даже поблагодарить, побежал в общежитие.
"Подожди-ка!" — услышал я позади себя.
Вздрогнул, чуть не упал, споткнувшись. Может, Андрей Платонович передумал?
Когда я, призвав на помощь бога, с трудом повернул голову, Андрей Платонович спросил, есть ли у меня хоть какие деньги. Я вывернул свои карманы и обнаружил рубль. Андрей Платонович покачал головой, сунул мне в карман пиджака десятку, сказал:
"Завтра в бухгалтерии получишь аванс. А сейчас иди, желаю тебе успеха!" Он хлопнул меня по плечу.
В совхозе я проработал около года. Вначале, как и говорил Андрей Платонович, я возил кирпич. Наверное, из того кирпича, что я навозил, выстроили домов десять, не меньше И каких домов! Хоть стой да любуйся. Потом я возил на хлопковые поля навоз и азот. Тучная целина, до которой веками не доходили человеческие руки, дала невиданный урожай. Кажется, раза два я получал премию. Зимой снова перешел на стройку. Одновременно строились семь двухквартирных домов. Андрей Платонович сказал, что одна из комнат будет моей, когда возведут эти дома. Я думал, что получу комнату и привезу сюда мать. Но, видно, счастью не по пути со мной…
— Почему же?
— Вот слушай! Мы возили цемент. В день делали по пять-шесть рейсов. Кажется, это был мой третий рейс. Только выехал на дорогу, смотрю — стоят трое с вещами. Мешки, сумки… Подняли руки. Можно бы проехать мимо, но опять подвела дурная привычка. Не могу я проехать мимо хрустящих рубликов! "Трое. С каждого по два рубля. Итого шесть". Так подсчитал я и остановил машину. Один сел ко мне в кабину, двое забрались в кузов. Пожилой мужчина, тот, что сел со мною рядом, оказался шутником и балагуром. За разговорами я и забыл об осторожности. У самого совхоза ссадил их, взял за проезд и еще деньги держал в руке, — глядь, рядом остановился "газик". Вот тебе и на! Андрей Платонович! "А! Он ко мне хорошо относится, за такую мелочь не будет ругать, покачает головой и проедет мимо!" — подбадривал я сам себя, по-собачьи улыбаясь. Думал, и он улыбнется. Но, вижу, ему не до улыбок. Словно застыл, смотрит на меня из машины, и не просто смотрит, а прямо-таки сверлит глазами. Когда я увидел этот взгляд, мне тотчас же вспомнился башлык, каким я его увидел в последний раз. Тошно мне стало. Чего он молчит? Андрей Платонович тихо спросил:
"Ты, голубчик, возишь цемент или же людей?"
У меня язык не повернулся что-либо ему ответить. Только голову опустил. Андрей Платонович не кричал, не угрожал.
"Если ты не сводишь концы с концами, почему не сказал мне? Разве такой должна быть дружба, голубчик?" — укоризненно добавил он и совсем уничтожил меня этими словами. Поехал.
— Что же было дальше?
— Что дальше? Не дожидаясь расчета, в тот же день я прихватил свои пожитки и покинул совхоз. Стыдно было в глаза взглянуть Андрею Платоновичу.
Пендикули посмотрел в окно. Было ветрено, шел дождь, но парень словно не замечал ни дождя, ни ветра.
— После этого, братец, поработал я не в одном и не в двух местах. Всего не перескажешь. Расскажу о последней своей работе, и на этом кончим. — Пендикули закурил и сделал несколько глубоких затяжек. — Да, братец, после этих мытарств очутился я наконец в третьем автопарке, на краю города. Позвали знакомые ребята. Пошел я туда. Сразу же приняли. Особенно
