пытаясь вызволить машину из непролазной грязи, что не мог не вызвать к себе уважения. Но, видно, правду говорят, животное пестро шкурой, а человек — нутром. После нескольких рюмок, которые выпил Пендикули, он вдруг предстал мне совсем в ином свете.
Надо сказать, что за столом он пил значительно больше, чем ел, пил с азартом, смачно причмокивая. Меня удивляло, что этот молодой, двадцатипятилетний парень, не старше, так пристрастился к водке. Мы в нашем возрасте… Но, впрочем, вернусь к моему знакомому. Как я уже сказал, он пил с таким видом, будто весь смысл, вся философия жизни заключались на дне бутылки, которая стояла перед нами.
Он пил молча, словно забыл обо мне, изредка глядя на меня затуманившимися глазами. Чтобы не молчать, я спросил:
— Как дела, джигит?
— Плохо… Очень плохо…
— Что случилось?
— Не спрашивай лучше!
— Может, я смогу чем-то помочь?
Пендикули опустил голову:
— Чем уж тут поможешь!
У меня мелькнула мысль, что, возможно, Пендикули со своей машиной попал в аварию, сшиб кого-нибудь. Я спросил об этом. Пендикули покачал головой.
— Если б наехал, понес бы наказание и отбыл бы его. Я же попал в худшее положение… Э, да что говорить! Давай-ка лучше еще по одной! — Он щелкнул ногтем по пустой рюмке.
— Нет, — возразил я, — водка от нас никуда не убежит. Скажи, Пендикули, ты все еще водишь колхозную машину?
— Колхозную? — Пендикули усмехнулся. — Я, братец, с тех пор уже в семи местах работал…
— Отчего же из колхоза ушел?
— С башлыком не поладил, каши с ним не сваришь. Он — свое, я — свое. Скандалист он…
— Постой, постой! Но ведь ты же хвалил своего председателя.
— Я?! — Пендикули ткнул себя пальцем в грудь.
— Конечно, ты! Я отлично помню твою хвалебную речь в адрес председателя тогда, в ту ночь.
Пендикули молчал, сдвинув брови. Подозвал мимо проходившего официанта, показал ему два пальца, и вскоре на нашем столе появились еще две рюмки водки. Он с вожделением взглянул на них, но пока что выпить не предложил.
— Да, верно, Салтык Годжали поднял колхоз на ноги, — сказал он. — Я этого не отрицаю. Но у него есть один большой недостаток. Человек вроде умный, повидал на свете многое, а порою не понимает самых простых вещей.
— Например?
— Например, я — шофер. Ты вот хоть и не шофер, но знаешь, что у водителей нет нормированного рабочего дня. Сутками мы бываем в разъездах…
— Но ведь вам платят за лишние часы!
— Куда там! Шоферу, братец, платят только за то время, когда он за баранкой. Никому нет дела, что ты увяз в глухой степи, остался ночью среди грязи, выбился из сил, вытаскивая машину. "Ну как, вернулся из песков?!" — спросят тебя и пройдут мимо. Но стоит только подвезти кого-нибудь "налево", сразу все замечают. Такой шум подымают, словно светопреставление наступило. Верно, вначале у нас с башлыком отношения были хорошие. Похваливал он меня частенько. Но то ли кто-то нашептал ему на меня, не знаю, словом, между нами холодок прошел. Раньше он говорил со мной уважительно, вежливо, а теперь, как ни встретит, грозит пальцем: мол, смотри у меня, левак!
А вскоре все разъяснилось. Помню, уже было тепло, и цветы расцвели, и стрижка уже началась, я возил из Серха-са в Мары шерсть и кожи. Тогда еще не было нынешней шоссейной дороги. За один день выматывался так, что хоть ложись да помирай. Чуть свет приходилось выезжать, чтобы успеть к полудню.
В тот день я, кажется, три раза увязал по дороге. Вернулся еле жив. Ну, думаю, сдам груз на склад да помчусь к матери, отдохну как следует. Вдруг появился башлык и поманил меня рукой к себе в кабинет. Он и раньше приглашал меня. Бывало, усадит в мягкое кресло, чаю предложит, о здоровье справится. Лишь после всего этого начинает говорить о деле. В этот же раз он не предложил даже сесть. Сказал, протянув руку:
"Давай сюда ключи от машины".
"Что это с ним сегодня?" — удивился я про себя, а он снова требует ключи. Ну, подал я ему ключи. Он даже не взглянул на них.
"Ты свободен", — говорит.
"Как это свободен?" — спросил я.
"Не понимаешь?"
"Не понимаю".
"Если не понимаешь, сейчас объясню!"
Он обошел вокруг стола и сел на свое место.
"Скажи, кто тебе разрешил подрабатывать на колхозной машине?"
Я от неожиданности рот разинул, стою, не знаю, что ответить.
"Кто?" — повысил он голос.
"Я не подрабатываю…"
"А кто же это делает? Я? По-твоему, это я сажаю в машину первых встречных и загребаю деньги?"
Тут я понял, конечно, что он мелочный человек. Ведь он же знает, какой тяжелый труд у шоферов, и, если кто и подработает трешку — пятерку, кому от этого плохо? Вот это его крохоборство и возмутило меня, все внутри так и взорвалось, но все-таки не посмел нагрубить уважаемому человеку, ответил спокойно:
"Кто разливает мед, может облизать пальцы, ведь правда, башлык? Неужели нельзя подработать пять-шесть рублей на курево?"
"Вы только послушайте, что говорит этот проходимец! — Голос башлыка так и загремел, председатель всем телом подался вперед, и мне показалось: скажи я хоть слово — он схватит меня за шиворот. — Как только у тебя язык поворачивается! Ведь ты сильный, здоровый парень. Почему ты пристрастился добывать деньги нечестным путем? Эх… если б не твоя старая мать, я бы знал, что с тобою делать!"
Он задумался, словно действительно решал, что со мной делать. Я прервал его размышления:
"Ну, так я свободен?"
Он раздавил в пепельнице окурок и гневно крикнул мне в лицо:
"Убирайся вон с глаз моих!"
Если бы я молча удалился, возможно, было бы лучше. Гнев его бы прошел, и я остался бы на работе, но меня подвела моя горячность. Я тоже крикнул ему в лицо:
"Ладно, уберусь! Только не пожалей! Возиться в мазуте да таскать на себе машину ты не скоро найдешь дурака. А я-то себе работу всегда найду!"
Словом, я хлопнул дверью и выскочил вон. После этого и начались мои мытарства, братец. "Не колхоз, так совхоз", — решил я и тут же, выйдя из кабинета башлыка, забыв о том, что хочу есть и пить и что меня дома ждет мать, зашагал прямиком на шоссе, что ведет к Каракумскому каналу. Решил пойти к Андрею Платоновичу. Ты его знаешь? Ну, не мотай головой. Наверняка знаешь. Его знают все, кто пьет мургаб-скую воду. Вот я и решил до захода солнца в совхоз добраться. Значит, вышел на
