РОМАН, ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ
© Состав и оформление. Издательство «Советский писатель», 1987
Тойли Мерген
Роман
I
Раскаленное лето сменилось наконец погожей осенью.
В Мургабской долине торопились убрать хлопок. В такую пору счет времени ведется здесь не на дни и даже не на часы, а пожалуй что на секунды и любые прочие дела откладываются до окончания уборочной. Вот почему так удивляли всех события в колхозе «Хлопкороб», где люди вдруг прервали работу ради общего собрания. Правда, собрания необычного — таких затяжных и ожесточенных споров тут, кажется, не вели с тревожных времен коллективизации.
Страсти до того разгорелись, что в один день уложиться не удалось. А назавтра, когда молва о собрании в «Хлопкоробе» распространилась по всей округе, в колхоз с утра пожаловали первый секретарь райкома Мухаммед Карлыев и председатель райисполкома Каландар Ханов. Но, несмотря на их участие, собрание закончилось лишь на третьи сутки поздним вечером.
В былые времена Тойли Мерген не торопился домой после заседаний. Обычно он уходил из клуба едва ли не последним, снова и снова наказывая старенькому сторожу:
— Надо бы растворить все окна и хорошенько проветрить помещение. Да посмотреть как следует по углам — не тлеет ли где окурок. Еще, чего доброго, пожар случится…
Но сегодня ему уже было не до свежего воздуха, не до коварных окурков. Едва закрыли собрание, как он втиснулся в толпу, разом образовавшуюся в проходе, и его быстро вынесло наружу.
Выйдя из клуба, Тойли Мерген все же придержал шаг, словно спрашивая самого себя: «Куда это я так спешу?» Он глубоко вздохнул, горько покачал головой и задумчиво откинул ладонью свесившиеся на лоб седые волосы.
В лицо пахнуло ночной свежестью. Со стороны арыков, подведенных сюда от Мургаба, дул влажный осенний ветер, и молоденькие ветлы, посаженные вдоль их берегов, оживленно шелестели листвой. И хотя после клубной духоты и табачного дыма эти ночные запахи и звуки могли только порадовать человека, Тойли Мерген не почувствовал облегчения. Все так же задумчиво он вытер носовым платком со лба пот и зашагал сквозь медленно редеющую толпу в сторону дома.
Колхозники расходились группами, по нескольку человек, но как-то неохотно. Несмотря на поздний час и усталость, никто не спешил уйти. Видно, даже трехдневные прения не исчерпали всего, что накопилось у людей на душе. Каждому хотелось обсудить с соседом результаты собрания, а то и поспорить.
— Разве это справедливо? — басил кто-то в темноте. — Разве так поступают?
— А если несправедливо, чего же ты только теперь спохватился? — энергично возражал другой голос. — Взял бы да выступил! А то сидел, словно воды набрал в рот, а теперь разоряешься!
— Ай, ты же сказал, ну и ладно!
— А что ж, по-твоему, я сказал неправду?
— Отчего ж неправду?.. Только правда правде рознь. Если человек затаил обиду, он уж подходящего случая не упустит… Ты что думаешь, люди не поняли, почему ты так выступил?
— Ну скажи, почему, если ты такой умный. В чем я не прав?
— Ну зачем я тебе буду объяснять, будто ты сам не знаешь!
— Говори, говори! Не стесняйся!
— Да иди ты к черту!.. Одно хорошо — теперь-то уж я знаю, кто ты такой.
— Нет, к черту я не пойду! А вот тебя сказать заставлю!..
— Да прекратите вы!.. — внушительно произнес третий голос и сокрушенно добавил: — Конечно, выговора вполне хватило бы. Тойли Мерген — человек неглупый, намотал бы на ус… Нет, как ни верти, перебрали малость.
— Ей-богу, отец, нельзя быть таким добреньким! Где уж там — перебрали? Недобор получился! И коммунисты либерализм проявили. Если уж на то пошло, ему выговорок следовало бы влепить поувесистее! С занесением в учетную карточку! Нет, будь моя воля, Тойли Мерген так легко не отделался бы…
— Будь твоя воля, ты бы с Каландаром Хановым еще и не такое натворил!
— А что, разве Ханов плохо сказал?
— Плохо сказал!.. Да если бы товарищ Карлыев потом не выступил, вы бы таких дров наломали!..
Однако все эти толки и пересуды уже не имели для Тойли Мергена никакого значения. Произошло то, что должно было произойти. И, чтобы не смущать спорщиков своим присутствием, он, не раздумывая, свернул с дороги, намереваясь пройти через молодой колхозный сад.
Но у самого входа в аллею его вдруг нагнал запыхавшийся водитель.
— Тойли-ага! — окликнул председателя парнишка. — Почему вы пешком? Я ведь вас в машине ждал. Как вернулся из города, так у клуба и стою…
Тойли Мерген обернулся и ласково взглянул на своего шофера.
— Отправляйся домой, Бегенч. Отдыхай. А мне надо немножко размять ноги. Засиделся очень.
— Завтра во сколько машину подать?
— Завтра? — задумчиво переспросил Тойли Мерген. — Насчет завтра… тебе в правлении скажут…
— Как же так?.. — не понял водитель. — Давайте же я вас подвезу! — настаивал он.
— Больше двух лет мы с тобой ездили, — продолжал свое Тойли Мерген, положив парнишке руку на плечо. — Хлеб-соль делили. Что ж, спасибо тебе, сынок, за все. Если когда чем и обидел, прости…
Он повернулся и пошел дальше.
«О чем это он? — озадаченно выпятил губы Бегенч. — Ну, пропесочили на собрании… Неужели Тойли-ага больше не председатель?!»
Несмотря на поздний час, жена Мергена еще не спала. Нахохлившись, она сидела в углу, глядя в пол, и веки у нее казались припухшими.
— Ты почему не легла, Акнабат? — как можно спокойнее произнес муж. — Не нужно было меня ждать, выспалась бы, по крайней мере.
— Какой тут сон! — печальным и укоризненным тоном, на который ей давали право тридцать лет совместной жизни, произнесла женщина. — Что они с тобой сделали?
— И не стыдно тебе? — с досадой воскликнул Тойли, заметив предательский блеск в ее глазах. — Ну-ка, вытри слезы! У тебя такой вид, будто я опять на войну ухожу, где каждую минуту могут убить. Нечего сказать, умеешь ты себя держать в руках!
— Я спрашиваю, что они с тобой сделали? — повторила Акнабат, словно не слыша укоров мужа.
Вместо ответа Мерген неторопливо разделся, вымыл руки, потом накинул на плечи свой домашний вельветовый халат хивинского покроя и прошел к столу.
— Сняли меня, мать, — глухо произнес он наконец после продолжительного молчания.
— Вах! То-то я смотрю, Артык-ших со вчерашнего дня словно на крыльях летает, — прикусив уголок платка, сказала Акнабат. — Я сразу почувствовала, что не к добру это.
— А с чего ему радоваться?
— Можно подумать, что ты не знаешь своего лукавого родственничка.
