— В октябре. Как раз сильно дождило, вездеходом понамесили грязи. Краюхин в Кудрине проводил совещание. Я добрался на самолете последним. У меня ноги болят, я в ботинках, а Краюхину ваш покорный слуга показался чуть ли не франтом. Почему, спрашивает, так вырядился? Все в сапогах, кроме тебя!.. Объяснил. Он покивал, успокоился… У нас в Кудрине есть теперь свой участок — передали нашему леспромхозу завод по перегонке пихтового масла. Далеко, неудобно, а что сделаешь? Приказали — выполняй.
— В лесной промышленности сложностей тоже хватает, — посочувствовал Мержин, вытирая лоб, взмокший от горячего чая.
— Зима холодами нынче замучила, — продолжал Чипуров. Ему захотелось ввести Мержина в свои нужды: нефтяники — сила, непременно какая-нибудь польза от них леспромхозу выйдет. — Рабочих рук не хватает, я уже говорил. Нет токарей. Из-за сломанной гайки или болта едем в Нарым, на шпалозавод — просим. С лесопилением худо: лес в песке — пилы летят, терпят только с утра до обеда. А сейчас морозы вообще все сковали — ни в тайгу, никуда. Дни актируем. Не трелюем, не валим, не возим. Котельная работает под нагрузкой, трубы от стужи лопаются. А производству необходимо ускорение, мы понимаем… Неважно и с лесосечным фондом. Подготовка делян на лесопунктах тоже слабая. За нерациональное использование древесины Заовражный оштрафовали на сорок тысяч. Пилюля горькая, а проглотить пришлось. Начальники участков перестали искать лес, делать отвод, составлять карты. В итоге не знают, где будут рубить. Ведь надеяться только на инженерную службу нельзя.
— Руби, где растет! — не к месту выкрикнул Султанов, но никто из собеседников не обратил на это внимания.
— Леса вокруг давно истощились. Могучую технику просто жалко гонять вхолостую, — говорил Чипуров. — Мужчины не хотят работать на верхнем складе, идут на пилорамы, вытесняют оттуда женщин, которые там охотно и постоянно трудились.
— Нужны хорошие заработки, — сказал Дубов. — Известный вопрос, извечный.
— У вас, нефтяников, заработки раза в два выше, — кивнул Чипуров в сторону Юрия Васильевича. — И прежде от нас к вам уходили механизаторы, а сейчас, когда дело на промыслах принимает широкий разворот, и подавно утечка леспромхозовских кадров будет большая. Поэтому и слезу точу.
— Постараемся вашу отрасль не оголять, — пообещал Мержин. — Наоборот, помогать будем всем, чем можем: маслами, арктической соляркой, электромоторами. Вот говорите: гравия вам не хватает для подъездов к гаражу. Что ж, и тут посодействуем, дайте лишь время.
— Срочно нужно вводить лесопильный цех, — подсказывал Чипуров, чувствуя, что с Мержиным у него наверняка установятся взаимовыгодные отношения. — Нам открывают финансирование на реконструкцию нижнего склада. Когда эго произойдет, Заовражный станет больше всех остальных здешних леспромхозов.
Гости не засиделись, вышли к машине. Все вокруг было задавлено плотным туманом. Чипуров, высветив спичкой термометр на углу своего дома, ахнул:
— Никуда бы вы лучше не ездили в ночь! Стужа-то какая! А впереди дорога далекая. Остались бы, а?
— Не можем, — ответил Мержин, поднимая воротник полушубка. — Секретарь райкома уже на месте. И нам не с руки опаздывать. Спасибо еще раз за чай! Рад был знакомству с вами.
Султанов тоже поднял воротник полушубка, гулко ударил рукавицей о рукавицу и, прежде чем сесть в машину, справил нужду за колесом.
— Примерзнем, Султанов! — расхохотался Филипп Ефимович.
— Трелевочник вызовешь, — Султанов покрутил головой и добавил забавное: — У нас в Рогачеве мужик один есть, Кузьмой зовут. Вот везет он недавно муку на подводе, весь перепачканный, белый. А стужа — такая же вот! Ты, говорю, однако, замерз, Кузьма Маркелыч? Ничего, отвечает мне шепеляво, пусть хоть шестьдесят градусов, лишь бы комаров не было!
Наконец и за Султановым захлопнулась дверца, машина плавно взяла ход по плотно укатанному, визгучему снегу.
5
Вертолет высадил Дашу и Михаила прямо на дорогу среди чистого поля и пошел дальше своим маршрутом на буровую.
Белая туча закрыла обоих, тугая волна толкала в спины и непременно сорвала бы с голов шапки, если бы их не придерживали руками. В считанные секунды струи холода, точно наждачная бумага, надраили лицо до красноты, выбелили носы.
— Дыши в рукавичку! — кричал Михаил и сам стал дыханием отогревать Даше нос. Даша смеялась: ей было азартно и весело.
— Вон у кустов домишко — это и есть зимовье? — показывала она рукой на плоскокрышую избушку.
— Оно, оно — зимовье!.. Нет, видно, дома хозяина. Сам бы вышел, собака бы взлаяла, а то… тишина. Ну и батька у меня, Даша! Такая стынь, а он опять утащился. Не хватило ему еще той волчьей ночи!
В зимовье было чуть потеплее, чем на улице, сумеречно, тихо. Известно, в охотничьей избушке тепло держится, пока трещат в печи дрова. А лишь испепелятся последние угли — дух избяной улетучивается.
Даша взглядом хозяйственной женщины окинула потолок, стены, пол. Над окном залетные гости, посетившие некогда зимовье, старательно выписали: «Два солдата топослужбы заменяют пилу «Дружба». В душе Даши эти слова захожих топографов вызвали легкую усмешку. Она представила себе ребят неунывными, веселыми и выносливыми.
Обстановка зимовья ей показалась суровой — скорее всего, из-за холода и сумеречности.
— Закопчено-то как! И вообще не протащи ноги, — выразилась она, думая, за что бы eй первым делом взяться.
— Услышит отец такие речи — обидится, — сказал Михаил, растапливая печь.
— Он обидчивый?
— Гонорок у старика держится, — отвечал Савушкин, подкладывая в занявшийся огонь сухие щепки. — Да ты не волнуйся. Хрисанф Мефодьевич тебе понравится! Уверен, что подружитесь.
Едва запахло теплом, Даша взялась за приборку: смела со стола сор, расставила по полкам вымытую посуду. Ламповое стекло оттерла от сажи с мылом, ополоснула водой, дала ему высохнуть. Стекло блестело, как хрупкая елочная игрушка. Долго искали таз — не нашли, но зато отыскалась кастрюля литров на восемь, бросовая, в ней Даша поставила кипятить обильно намыленные полотенца. Узнав, какие продукты есть в запасе охотника-промысловика, она сказала:
— К приходу хозяина будут блины!
— А получатся? — усомнился Михаил.
— Ты забыл, что я повар? — нараспев отвечала Даша, поводя головой.
