грудью.
Кормилица. Не надо, пан Кауфман. Не забирайте у меня его.
Йосеф. Он есть в списках. Давай его сюда.
Кормилица. Я знаю, у вас тоже есть дети. Вольф и Герман, такие славные мальчики.
Йосеф (нетрезво). Заткнись, Хадаса.
Кормилица. Прошу, пан Кауфман, что вам стоит? Немцы же верят вам…
Йосеф. А ты меня хочешь подставить, дрянь? Меня?! Ты понимаешь вообще, через что мне тут пришлось пройти, и ты еще добавляешь! Просто заткнись и отдай его!
Кормилица. Я умоляю вас! Я не могу с ним расстаться!
Йосеф (кривляется). Умоляю! (Устало.) Можешь идти вместе с ним, если хочешь.
Он берет ее за руку и передает в объятия Ланге.
29
Квартира Кауфманов. Дети и Ривка сидят за столом. Входит Йосеф, в руках у него накрытая тряпкой корзина. Он ставит ее на стол, открывает. Достает палку колбасы, кладет перед Ривкой.
Ривка. Что это?
Йосеф. Колбаска краковская. Нам в конторе премию выдали. Мальчики, налетайте!
Берет нож, принимается отрезать колбасу и подкладывать ее детям.
Ривка. Я не хочу.
Йосеф. Что за глупости? Это мясо, Ривка! Ешьте, мальчики. Вам расти надо! Ну?
Вольф. Мама, а почему ты не ешь?
Йосеф. Мама кобенится. Да, мама? Брезгует. А вы кушайте.
Герман. Она нехорошая, эта колбаса? Пахнет странно.
Йосеф. Чесночком! Как она должна пахнуть?! Открывайте-ка рот!
Берет кусок колбасы, кормит Вольфа, Германа.
Вольф (жует). Спасибо.
Герман (жует). Вкусно.
Йосеф. Вот! Я же говорил! На Белой фабрике такой не дают! Не попробуешь, Ривка?
Ривка. Нет. Спасибо.
Йосеф. Просто назло мне, да? А что, лучше было времечко, когда я фекалистом горбатился? Когда каждый день домой дизентерию мог притащить?
Ривка. Отстань.
Герман. Это в полиции так платят? Колбасой? За то, что ты воров ловишь?
Йосеф. Да. Воров знаешь сколько? Каждый так и норовит стащить что-нибудь. Без полиции наше гетто живо превратится ужас во что! Порядка не будет, работа встанет, немцы перестанут нас снабжать… Тогда всему конец. Но четыреста человек полицейских – это нешуточная сила! И три действующих тюрьмы. Только за счет того, что всякое ворье и отребье боится нас, мы и выглядим, и функционируем как настоящий город, а не какой-нибудь цыганский табор! Только за это немцы нас уважают и видят в нас, именно в нас из всех евреев, – людей! Только поэтому наше гетто и цело. Потому что у нас тут порядок и закон, в нашем заповеднике. Да!
Ривка слушает его рассуждения, не отрывая глаз от стола.
Йосеф (тихо). А ведь фронт все ближе. Осталось немного уже. Нас освободят… Ты еще увидишь, кто был прав, Ривка. Ты еще посмотришь.
Он отрезает себе большой кусок колбасы и пихает его в рот.
Йосеф. Отличная колбаса. Как раньше. А то и повкусней будет!
30
Отделение почты в гетто. Йосеф Румковский, брат Хаима Румковского, сидит за столом, открывает конверты и читает письма. Входят Хаим Румковский и Йосеф с семьей, за ними – Ланге, у которого в руках фотоаппарат.
Хаим Румковский. Итак, это вот наше отделение почты. Расскажи, братец! Это мой младший брат тут верховодит, с вашего позволения.
Йосеф Румковский. Да… Большая честь. Почтовый оборот очень оживленный. Тут он было снизился, но потом, с прибытием новых жителей, снова подрос.
Ланге. Куда они пишут? Кому?
Йосеф Румковский. Друг другу. За пределы гетто наша почта, увы, пока не доставляет.
Ланге сердечно смеется. Поднимает фотоаппарат, делает снимок.
Ланге. И что пишут?
Йосеф Румковский. Любовные признания. Деловая корреспонденция. Письма родным, с которыми не хочется разговаривать. Обычные житейские дела.
Ланге. Я интересуюсь, потому что сдача ценностей в последнее время почти на нуле. Мы возлагаем надежды на перлюстрацию почты.
Хаим Румковский. Мы – не покладая рук…
Ланге. Пойдите-ка, встаньте рядом с братцем. Щелкну вас вместе.
Хаим Румковский встает рядом со своим братом, и Ланге делает фотографию.
Хаим Румковский. И еще вы просили позвать отличника еврейской полиции с семьей для фотоархива. Вот. Кауфман!
Ланге. А! Ну давайте семейное фото сделаем. Так, ты обними жену, дети рядышком.
Йосеф и Ривка становятся рядом, он хочет ее приобнять, Ривка сторонится.
Ривка. Для чего эти фотографии?
Хаим Румковский. Господин офицер делает карточки для фотоархива создаваемого в Германии Музея европейского еврейства.
Ланге (делает снимки). Ну вроде готово. Благодарю.
Он выходит. Хаим Румковский провожает его до выхода, кланяется и утирает пот. Потом возвращается. Хлопает своего брата по плечу.
Хаим Румковский. Справились! А правда, что почтовую марку новую напечатали?
Йосеф Румковский (добродушно). Ага! Я так и думал, что ты спросишь.
Йосеф Румковский достает кляссер, листает, открывает на одной странице, протягивает брату. Тот вытаскивает несколько листов неразрезанных марок, придирчиво изучает. Йосеф Кауфман с любопытством заглядывает через плечо.
Хаим Румковский. Ну вроде я тут ничего вышел, нет?
Йосеф Румковский. Лучший твой портрет взяли, братик.
Хаим Румковский. Ничего, ничего. Так, синие – это по пять пфеннигов, да? Зеленые по десять… На синих лучше всего смотрится. И что там на фоне? Не вижу, мелко.
Йосеф Румковский. Ну там как бы люди работают. Город труда, так сказать.
Хаим Румковский. Художнику выдать продуктовый набор! Как вам, пани Кауфман?
Ривка. Похоже.
Йосеф Кауфман. Высший класс, пан Румковский.
Румковский разглядывает марки, отрывает себе одну, убирает в портмоне.
Хаим Румковский. Ладно. Так, Кауфман, забирай детей, и идите домой, а вы, пани Кауфман, задержитесь еще немного. Надо кое-что набрать, приказ один.
Йосеф забирает у Ривки детей и идет к выходу. Ривка смотрит в пол.
Йосеф. Увидимся дома!
31
1944 год. Улицы гетто. Разрушенные, истерзанные дома. Сцена завалена чемоданами, скарбом, одеждой. Крики, плач. Слышна артиллерийская канонада, гул пролетающих самолетов. Из одного конца сцены в другой шагают Коппе и Ланге.
Следом семенит Румковский, которого сопровождает Йосеф.
Румковский. Герр обергруппенфюрер… Моего родного брата…
Коппе. Мы депортируем всех по спискам. Он был в списках. У меня приказ.
Румковский. Он выполняет очень важную работу!
Коппе. Его отправляют в Освенцим, Румковский. Замените его кем-нибудь.
Румковский. Мы снабжаем вермахт… Флот! Сто пятьдесят мастерских…
Коппе. Да. Вы тут неплохо обустроились. Но приказ есть приказ. Ваше гетто должно быть немедленно ликвидировано.
Румковский. Но мы столько еще можем сделать! Верните моего брата! Умоляю!
Коппе (к Ланге). Я не понимаю, почему вы сваливаете это на меня.
Ланге одним ударом сбивает Румковского с ног. Коппе и Ланге уходят.
Румковский встает на четвереньки, потом тяжело разгибается, трясет головой. Йосеф помогает ему подняться.
Румковский. Вот и все. Вот и конец.
Йосеф. Это не конец! Он же не сказал, что в списках есть вы, пан Румковский!
Румковский. Они ликвидируют гетто, Кауфман. Они всех заберут. Сегодня Йосефа, а завтра и меня. Какая разница? Лучше я поеду сейчас. Лучше я поеду вместе с братом.
Йосеф. Это еще не конец! Нам нельзя сдаваться! Мы должны выбраться отсюда!
Румковский. У меня нет больше сил, Кауфман. И я не хочу ехать
