туда один.
Немецкие солдаты гонят мимо нескольких людей. Звучит паровозный гудок.
Румковский. Здесь жило двести тысяч человек, в моем королевстве. Я хотел их сберечь, Кауфман. Прощайте. Я пойду на станцию, искать своего брата.
Он присоединяется к очередной группе, которую гонят немецкие солдаты. Йозеф прячется, чтобы его не заметили, загнанно оглядывается по сторонам. На сцену снова выходят Коппе и Ланге.
Ланге. И все-таки, ликвидируя гетто столь поспешно, не пренебрегаем ли мы экономической составляющей этого проекта?
Коппе. Это приказ рейхсляйтера, Ланге, и не нашего с вами ума дело его оспаривать. Нельзя же, в конце концов, все мерить на деньги!
Ланге. Так точно, герр обергруппенфюрер.
Коппе. Кроме того, я уверен, что, когда мы очистим это гетто, тут найдется еще масса интересной всячины. Сомневаюсь, что эти пройдохи сдали все ценности. Вы же знаете евреев, они будут цепляться за свое шмотье до самого конца. За счет этого, кстати, мы сможем покрыть расходы на особые мероприятия в их отношении.
Ланге. Да… Это вполне разумно.
Коппе. Кстати! А ведь кто-то должен будет разгрести все это барахло. Если мы их всех отправим сейчас в Освенцим… Так. Давайте-ка пока их оставим тут… Человек эдак триста-четыреста.
Ланге. Эй! Нам тут нужны добровольцы для отряда по уборке!
Солдаты, гнавшие очередную партию евреев, останавливаются. Йосеф, который подслушивал весь разговор, выбирается из своего укрытия.
Йосеф. Я! Я! Я и моя жена… Готовы! Я найду ее… Ривка! Ривка!
Ривка (за сценой). Йозеф! Йозеф, где ты?!
Ривка появляется на сцене. Она растрепана, заплакана, одежда на ней разорвана. Она бросается к Йозефу.
Ривка. Господи боже, Йозеф! Я нашла тебя! Слава богу, я тебя нашла! Они забирают всех, всех… Все пропало!
Йосеф. Нет, нет! Они оставляют четыреста человек… Отряд, который будет собирать брошенные вещи… Отправлять их в Германию… Я записал нас, Ривка!
Ривка. Они забрали Вольфа и Германа, Йозеф! Они забрали их на станцию!
Йосеф. Что?!
Ривка хватает его за руку, тянет за собой.
Ривка. Надо скорей бежать, пока их поезд не ушел!
Йосеф. Куда бежать?
Ривка. На станцию! К Вольфу, к Герману!
Йосеф. Ты не сможешь их оттуда выручить, Ривка! Это невозможно!
Ривка. Какая разница?! Нельзя их там сейчас оставить одних, Йозеф!
Йосеф. Ривка… Если мы будем в этом отряде… Мы сможем продержаться…
Ривка. Им сейчас очень страшно, Йозеф! Ты можешь себе представить, как им сейчас страшно там без нас?!
Йосеф. Ты… Если мы уйдем туда, мы пропадем все!
Йозеф прижимает ее к себе изо всех сил.
Йосеф. Мы должны выбраться отсюда, Ривка… Это еще не конец!
Ривка. Мы не можем их там бросить! Это наши дети!
Йосеф. Мы ничем не можем им помочь! Ничем. Умоляю, Ривка! Останься со мной. Умоляю тебя. Ты нужна мне. Без тебя я не выживу!
Ривка делает еще одну попытку вырваться из его объятий, но Йосеф держит ее крепко – и Ривка сникает, обмякает в его объятиях, и они рыдают вместе.
Ланге. Отряд! Стройся для работ!
Работники, среди которых и Йосеф, и Ривка, занимают на сцене те же места, что и работницы шоколадной фабрики, что и работницы Белой фабрики, и упорядочивают разбросанные по сцене предметы, сгребая их в курган. Затемнение.
32
Зажигается ночник. Квартира Йосефа в Бруклине, 1960 год.
Жена Йосефа. Джо! Джозеф Кауфман! Ты меня слышишь?
Йосеф. Что? А? Пора вставать?
Йосеф подскакивает в постели, смотрит на будильник.
Йосеф. Господи, Барб, пять тридцать утра. Еще полчаса можно было бы спать. Зачем ты меня будишь? Ты же знаешь, сегодня большой день… Надо быть в форме…
Жена Йосефа. Тебе кошмар снился. Весь исстонался. Я терпела-терпела…
Теперь становится понятно, что это другая женщина, не Ривка; хотя она и очень на нее похожа.
Йосеф. А… Ладно, Барб. Я тогда еще подремлю.
Он укладывается было, но тут открывается дверь, и в комнату входят Ланге, на которого почему-то напялена судейская мантия, Коппе в наручниках и Старый Йехезкель – на своих двоих и в строгом костюме. Ланге и Старый Йехезкель принимаются двигать мебель, превращая в итоге комнату в зал суда. Ланге занимает место на судейской трибуне, а Коппе в наручниках усаживается за загородкой.
Ланге. Встать, суд идет! Слушается дело обергруппенфюрера СС Вильгельма Коппе.
Все поднимаются на ноги. Йосеф тоже рефлекторно вскакивает, вперяет удивленный взгляд в разворачивающуюся у него дома сцену и садится в постели.
Ланге. Слово обвинению.
Старый Йехезкель. В должности руководителя полиции и СС гау Вартеланд в Польше господин Коппе создал рядом с городом Лодзь лагерь смерти Кульмхофф, где впервые внедрил так называемые «газенвагены». Там в период с 1939 по 1945 год под его контролем было убито путем отравления выхлопными газами семьдесят тысяч жителей Лодзи. Сорок тысяч погибли в гетто Лодзи от голода и катастрофических санитарных условий. Из двухсот двадцати тысяч жителей гетто уцелели менее пятнадцати тысяч. Всего обвинение считает Коппе причастным к смерти трехсот сорока тысяч человек.
Коппе поднимает руку.
Коппе. Возражаю, ваша честь! Я не считаю, что действия, предпринимаемые в военное время в соответствии с приказами вышестоящего командования, вообще могут быть предметом рассмотрения гражданского суда! Кроме того, я неоднократно заявлял, что страдаю мигренями, и мои врачи предоставили документы, подтверждающие наличие у меня высокого артериального давления…
Ланге. Суд ознакомился с этими документами, господин Коппе.
Коппе. К тому же обвинение так и не привело доказательств моего непосредственного участия в принятии решений касательно упомянутых специальных медицинских процедур относительно депортируемых.
Старый Йехезкель. Ваша честь, у обвинения имеется ключевой свидетель, показания которого опровергают утверждения господина Коппе!
Ланге. Свидетель?
Старый Йехезкель оборачивается к сидящему на постели Йосефу.
Старый Йехезкель. Вот он.
Ланге. Хорошо. Заслушаем свидетеля. (Йосефу.) Имя, место жительства, род занятий?
Йосеф (пораженно). Эээ… Меня зовут Джозеф Кауфман. Я американский гражданин. Проживаю в Нью-Йорке. Работаю в юридической фирме «Маккензи, Литтл, Норд и партнеры». Женат, имею дочь.
Старый Йехезкель. Где вы родились и жили до получения американского гражданства?
Йосеф. В Лодзи, в Польше. После войны уехал в Израиль, оттуда эмигрировал в США.
Старый Йехезкель. Годы войны вы провели в Лодзи? Были интернированы в гетто?
Йосеф. Да… Да. Именно так.
Старый Йехезкель. Приходилось ли вам когда-либо сталкиваться с обвиняемым?
Йосеф и Коппе встречаются взглядами. Йосеф поднимается с постели, сует ноги в тапки, подходит к Коппе. Тот принимает предельно незаинтересованный вид, барабанит пальцами по столу, насвистывает.
Йосеф. Приходилось ли мне сталкиваться с обвиняемым? О да. Этот человек лично предписывал господину Румковскому, сколько человек гетто до́лжно предоставить для уничтожения.
Коппе. Возражаю! Для депортации.
Йосеф. Для депортации куда? Эти поезда шли в лагеря смерти!
Коппе. Разве вы сами были депортированы?
Йосеф. Нет… Я – нет…
Коппе. Так откуда же вам известно про непременное применение специальных мер к депортируемым?
Йосеф. Это было известно всем в Лодзи!
Коппе. Ваша честь, гетто Литцманнштадта было перенаселено, санитарные условия в нем были тяжелыми, и наша администрация периодически предпринимала усилия по его расселению. Этим, подтверждаю, я занимался. Но обвинять меня в убийствах!
Йосеф. Ваши подчиненные при мне и при вас убивали невинных людей!
Коппе. При вас?
