женщина сильно отличалась от той худой и бледной девушки, которая перешагнула порог этого дома несколько лет назад. Теперешняя была румяной, здоровой, с высветленными солнцем веснушками. Тонкие, но без торчащих косточек запястья, сияющий взгляд, в котором отражалась душа, сотканная из света, — вот как я могла бы описать себя без лишней скромности. Да и все тело преобразилось: более мягкие и рельефные изгибы завершали образ обыкновенной двадцатиоднолетней девушки, вернее, которой только сегодня исполнился двадцать один год…
Я улыбнулась, сдув со лба непослушную прядь, и выбежала из комнаты.
На пальцах у меня блестели только три цветных пластыря. С годами их поубавилось, и такому «регрессу» я была очень рада. Кто знает, может, однажды даже эти три мне больше не понадобятся. Я посмотрю на свои голые руки и пойму, что отныне все краски жизни — внутри меня, и улыбнусь.
В коридоре я прошла мимо хмурого Клауса и легонько ущипнула его за спинку. Он задохнулся от возмущения и собирался дать мне сдачи, но я от него убежала. Ему было уже тринадцать, бо`льшую часть дня он спал, но, когда бодрствовал, по-прежнему был довольно энергичным и резвым. Я рассмеялась, когда он погнался за мной по лестнице, и в этот веселый момент мои мысли вдруг на мгновение обратились к нему.
Когда он мне позвонит? Неужели он до сих пор не нашел времени, чтобы мне написать? Я домчалась до первого этажа и резко метнулась в сторону. Клаус не рассчитывал на такую хитрость и не успел сгруппироваться, чтобы цапнуть меня за ногу.
С улыбкой я вошла в гостиную.
— Вот и я! — возвестила я под мстительное мяуканье Клауса где-то за спиной.
Анна повернулась и, как обычно, улыбнулась. Она была великолепна в хлопковой блузке и темно-синих брюках, с эффектной серебряной заколкой в волосах! Именно о такой приемной маме я всегда и мечтала в детстве.
Комната буквально утопала в разноцветных гвоздиках. Мне в ноздри ударил их плотный аромат. Вазы стояли и на полу. Обойдя одну такую с красными гвоздиками, я подошла к Анне, и она протянула мне цветок. Мы обменялись понимающими взглядами и одновременно нырнули носами в венчики. — Хлеб!
— Чистая простыня… — Лист бумаги!
— Яблочная кожура… хотя нет… имбирь… — Ну точно хлеб. Свежеиспеченный!
— Никогда не слышала о цветах, которые пахли бы хлебом!
Я не могла не рассмеяться. И Анна тоже. Уткнувшись носами в гвоздики, мы обе стояли и смеялись. Такая у нас была игра. За эти годы много чего случилось и многое поменялось, но мы с Анной… мы по-прежнему смотрели друг на друга с любовью.
Ее цветочный бизнес разросся до такой степени, что пришлось не только расширять старый магазин, но и открыть новых два. Один работал уже пару лет, а другой вот-вот должен был открыться. И со всего города сыпались заказы на авторские цветочные композиции.
Мы обновили гостиную: перекрасили стены, поставили другие диваны, повесили на стену современный телевизор. А еще переложили плитку на подъездной дорожке и купили новую машину красного цвета.
И тем не менее, несмотря на все изменения, это был наш старый добрый дом, и я ни за что на свете не променяла бы его ни на какой другой.
Мне он нравился именно таким — с обоями и узкой лестницей, с гладким паркетом, на котором поскальзывался Клаус, и с медными кастрюлями, блестевшими в свете кухни.
И Анна тоже совсем не изменилась за эти годы. У нее были те же глаза, которые я увидела тем утром у подножия лестницы в Склепе.
Она стала моей приемной матерью.
После испытательного срока они с Норманом оформили удочерение, и мы стали семьей. Поначалу я переживала из-за смены фамилии, но спустя какое-то время убедилась, что поступила правильно: Ника Миллиган — в этих имени и фамилии я видела союз четырех людей, которые любили меня как дочь.
— Надо избавиться от них до вечера, а то нам негде будет ужинать, — пошутила Анна. — Ничего, если что, как-нибудь разместимся. Аделину с Карлом цветами точно не смутить… Я повертела в пальцах гвоздику и затем робко спросила: спросила:
— Как думаешь, Карл сделает ей предложение?.. Я понимаю, может, еще рановато, но ему двадцать восемь, и каждый раз, когда я пытаюсь выведать что-нибудь у Аделины, она краснеет и прячет улыбку.
— Боюсь, эту девушку мы не расколем.
Вдруг я услышала звонок мобильного телефона. Это он!
Оставив Анну в гостиной, я побежала к лестнице, будучи уверена, что телефон в комнате, но звук почему-то доносился с улицы. И тут я вспомнила, что забыла телефон на столике на заднем дворе, когда ела сэндвич. Перекусывать чем-нибудь на свежем воздухе под солнышком вошло у меня в привычку. Я бросилась к двери на задний двор и столкнулась с входящим в дом Норманом.
— Ой, Ника, осторожнее!
— Извини, Норман!
Он протянул мне мобильный, который уже не звонил.
— Спасибо!
Норман улыбнулся и, неловко вытянув шею, поцеловал меня в щеку.
— Еще раз поздравляю! — сказал он, натягивая на голову рабочую кепку. — Увидимся вечером? — Конечно! — Я завела руки за спину и, довольная, пошевелила пальцами ног. — Не задерживайся. И пожалей, пожалуйста, этих бедных крыс… — Если б крыс! Очередное осиное гнездо.
— Ну у ос тоже есть право на существование, — ответила я, наклонив голову. — Ты так не думаешь?
— Лучше скажи это миссис Финч! — Норман красноречиво посмотрел на меня и подмигнул. Мы расходились во взглядах на его работу, и я никогда не упускала возможности поделиться с ним своими мыслями. Раньше я не осмеливалась высказываться по этому поводу, но, взрослея, я лучше узнавала мир и становилась увереннее, поэтому больше не боялась столкнуться с осуждением.
Я попрощалась с Норманом и, трепеща, открыла пропущенный вызов. Нет, звонил не он, а Билли. И сердце снова неприятно екнуло. Ничто не радовало меня больше, чем общение с друзьями, но сейчас, увидев на экране не его имя, я огорчилась. Уж слишком я ждала заветного звонка.
Неужели он забыл? Нет, он не мог забыть такой важный день, правда?
Я проглотила горечь и перезвонила Билли.
— Поздравляем! — пронзительно прозвенело у меня в ушах.
— Билли! — Я растерянно хихикнула. — Вы ведь уже поздравили меня сегодня утром!
— Ага! Ты открыла наш подарок?
Сегодня утром курьер доставил посылку от них с Мики.
— О да, —
