День уже перевалил за середину, когда в рассветную столицупо широкой улице Сурьи въезжал князь. Свита из сотни всадников теснилась за егобелой кобылой, по левую руку от него скакал советник Стрейк, сабля покоилась вножнах, на спинах вьючных лошадей покачивались тюки с его богатствами.
Зной обрушивался на тюрбаны, стекал по телам воинов на землюи вновь отражался от нее.
Навстречу им медленно ползла повозка, возница ее покосилсяна стяг, который нес старший в свите; куртизанка глядела на улицу, облокотясь орезную дверь своего павильона; свора дворняг захлебывалась от лая, стараясь непопасть под копыта лошадей.
Князь был высок ростом. Его усы цветом напоминали дым.Темные, как кофе, руки бороздили набухшие вены. Но держался он еще очень прямо,а ясные, завораживающие глаза его походили на глаза древней птицы.
Поглазеть, как проходит дружина, стеклось немало зевак.Лошадьми пользовались только те, кто мог их приобрести, а немногим было посредствам позволить себе подобную роскошь. Обычным средством передвижения былиящеры — чешуйчатые твари со змеиной головой, снабженной многочисленными зубами;происхождение их было темно, жизнь — недолга, характер скверен; но лошади покаким-то причинам поколение за поколением становились все более бесплодными.
И князь въезжал в рассветную столицу, и глазел на это всяк,кто хотел.
Они свернули с улицы Солнца в более узкий проулок. Онипроезжали мимо низеньких лавчонок и роскошных палат процветающих торговцев,мимо банков и Храмов, таверн и борделей. Они ехали мимо, пока впереди непоказались деловые кварталы, здесь, на их границе, размещался гостиный дворХауканы, Лучшего Среди Хозяев. У ворот они придержали лошадей, ибо сам Хауканавышел навстречу — в простой одежде, дородный по последней моде иулыбающийся, — готовый лично ввести белую кобылу князя за ограду своегозаведения.
— Добро пожаловать, Князь Сиддхартха! — возгласилон громким голосом, так что из зевак лишь глухой мог не узнать, что за гостя онприветствует. — Милости прошу в сей соловьиный край, в благоуханные сады имраморные залы скромного сего заведения! Добро пожаловать и всадникам, чтосопровождают тебя в столь замечательном путешествии, а сейчас, вне всякогосомнения, не менее твоего жаждут изысканного отдыха и достойного досуга. Внутриты найдешь все, чего только ни пожелаешь, как ты, надеюсь, неоднократно имелвозможность убедиться в прошлом, когда обитал в залах этих в компании другихвысокородных гостей и знатных посетителей, увы, слишком многочисленных, чтобыупомянуть их всех, среди коих…
— И тебе день добрый, Хаукана! — воскликнул князь,ибо день выдался жарким, а речи хозяев постоялых дворов, совсем как реки,всегда грозят течь бесконечно. — Поспешим же внутрь этих стен, где средидругих достоинств, слишком многочисленных, чтобы упомянуть их все, наверняказначится и прохлада.
Хаукана кратко кивнул и, взяв кобылу под уздцы, повел еечерез ворота во двор; там он придержал стремя, чтобы князь спешился, затемпрепоручил лошадей заботам своих конюших и послал мальчугана подмести улицуперед воротами.
Мужчин тут же проводили в мраморный банный зал, где кпревеликому их удовольствию слуги окатили им плечи прозрачной и прохладнойводой. Затем, чуть подразнив по обычаю касты воинов друг друга, надели людикнязя свежие одежды и отправились в обеденный зал.
Трапеза длилась всю оставшуюся часть дня, пока воины наконецне потеряли счет сменам блюд. По правую руку от князя, сидевшего во главедлинного, низкого стола, уставленного яствами, три танцовщицы ткализамысловатую пряжу танца, сопровождая свои движения щелчками кастаньет ипредписываемой каноном мимикой; скрытые за занавесом четыре музыкантааккомпанировали их движениям соответствующей этому часу музыкой. Стол былустлан богато расшитым гобеленом, сверкавшим яркими цветами: синим, коричневым,желтым, красным, зеленым; выткана на нем была череда батальных и охотничьихсцен: всадники на ящерах и лошадях с копьями и луками нападали тут назлатопанду, там на огнекочета, подбирались к зарослям изумрудных бобометов;зеленые обезьяны сражались в кронах деревьев; Птица-Гаруда сжимала в когтяхнебесного демона, охаживая его клювом и крыльями; из морских глубин выползалаармия рогатых рыб, сжимавших между судорожно стиснутых плавников остриярозового коралла; преграждая им путь на берег, поджидала их цепочка людей вшлемах и юбках, вооруженных копьями и факелами…
Князь почти не прикасался к пище. Попробовав очередноеблюдо, он слушал музыку, изредка посмеиваясь шуткам своих людей.
Он прихлебнул шербет, кольца на его руке громко звякнули остекло сосуда.
Перед ним вырос Хаукана.
— Все ли в порядке, Князь? — спросил он.
— Да, добрый Хаукана, все в порядке, — ответилтот.
— Ты не ешь наравне со своими людьми. Тебе не нравитсяеда?
— Дело не в продуктах, они великолепны, не в поварах,они безукоризненны, достойный Хаукана. Просто последнее время мой аппетит не навысоте.
— А! — с видом знатока промолвил Хаукана. — Уменя есть кое-что на этот случай, как раз то, что надо. Только такой как ты испособен по-настоящему оценить его. Долго хранилось оно на специальной полке уменя в погребе. Бог Кришна неведомо как сохранил его сквозь долгие, долгиегоды. Он дал его мне много лет назад, ибо предоставленный здесь приют пришелся емувесьма по вкусу. Я схожу за ним для тебя.
И он с поклоном покинул зал. Вернулся он с бутылкой. Еще непоглядев на наклейку, князь узнал форму бутылки.
— Бургундское! — воскликнул он.
— Точно, — сказал Хаукана. — С давноисчезнувшей Симлы.
Он понюхал бутылку и улыбнулся. А потом налил немного вина вгрушевидный кубок и поставил его перед своим гостем.
Князь поднял его и долго вдыхал аромат вина. Затем, закрывглаза, пригубил.
Все в зале из уважения к его наслаждению умолкли.
Потом он опустил бокал, и Хаукана еще раз плеснулдрагоценный сок пино нуар, которому никогда не расти в этом мире.
Князь не притронулся к кубку. Вместо этого он повернулся кХаукане и сказал:
— Кто самый старый музыкант в твоем заведении?
— Манкара, вот он, — ответил хозяин, указывая наседобородого мужчину, примостившегося, чтобы отдохнуть, за сервировочным столомв углу зала.
— Старый не телом, годами, — уточнил князь.
— А, наверное, это Дил, — сказал Хаукана, —если, правда, считать его музыкантом. Он утверждает, что был когда-то таковым.
— Дил?
— Мальчик при конюшне.
— А, ну да… Пошли за ним.
