на сцену Художественного театра имени Я. Райниса первый раз на аплодисменты публики вышел Гунар Приеде, прошло больше двадцати лет. Они вышли тогда вместе — драматург-дебютант, постановщик спектакля Петер Петерсон, актеры Эдуард Павул, Рута Шлейере и другие — молодые, взволнованные, счастливые от успеха, — и стало видно, какая дружная компания собралась в почтенном старом театре.
Сценические традиции к тому времени порядком обветшали, в драматургии тоже все ждали нового слова. Спектакль «Лето младшего брата» явился таким словом. Автор пьесы особенно не нарушал канонов, режиссер не сотрясал академических устоев, но новизна их взгляда на жизнь и на искусство была очевидна. Что касается автора, всем пришлись по душе его застенчивость, деликатность и отсутствие претензий. На сцене он старался занять как можно меньше места, в разговорах помалкивал, свою правоту не отстаивал, никому не дерзил. Его сразу полюбили актеры. Это было заметно по спектаклю, придавало ему особое обаяние.
За двадцать с лишним лет многое изменилось в судьбах участников той, давней премьеры. Характер Гунара Приеде, однако, переменился мало. Деликатность, такт, спокойствие, как выяснилось, были не только приметами человека, но проявились как черты художника, определили стиль и атмосферу всего, что он писал.
При всем том его пьесы не раз становились предметом полемики, то явной, то скрытой. Когда возникала подобная острая ситуация, казалось, что самый спокойный и тихий среди многих — Гунар Приеде. Он не спорил, когда его неверно толковали, не возмущался, слыша довольно резкие слова в свой адрес. Иногда, правда, он пробовал объяснить. Тогда казалось, что это объясняет педагог — не школьникам, а директору школы, недовольному поведением учителя. Писатель выглядел именно учителем, который не теряет достоинства и спокойствия, более всего доверяет собственному опыту, но, разумеется, с уважением прислушивается к тому, что говорит директор школы.
Однажды, лет пятнадцать назад, так было со спектаклем рижского ТЮЗа по пьесе Гунара Приеде «Читала Бебре». В пьесе рассказывалось про девочку, которая одержима мечтой стать диктором, читать по радио последние известия и разные тексты, чтобы в конце передачи все услышали: «Читала Бебре». Эта Гунта Бебре, чудаковатая, смешная и трогательная, переживала «звездный час», когда однажды на автобусной станции случай предоставлял ей возможность объявить в микрофон расписание автобусов. Режиссер Павел Хомский на основе этой пьесы поставил в рижском ТЮЗе один из первых на нашей сцене мюзиклов (это слово тогда еще не вошло в обиход); молодая актриса Анда Зайце замечательно сыграла долговязую мечтательницу Гунту Бебре; театр уловил меру серьезности и юмора, необходимую жанру. Но спектакль каким-то своим боком не вмещался в рамки тюзовской педагогики тех лет. Кому-то он казался «овзросляющим» детский репертуар или недостаточно воспитующим. Не претендуя на значительность, он тем не менее ломал какие-то привычки. Я помню, на одном из театральных заседаний трибуной завладел важный критик. Его возмущало все — и то, что главная героиня мечтает не о важных свершениях, а о чепухе, и то, что в спектакле много легкой музыки. «Надо еще выяснить, что хотел сказать автор этой пьесой!» — сказал критик и грозно посмотрел в зал. В наступившей паузе раздался тихий, но внятный голос сидевшего в зале Гунара Приеде: «Ничего плохого».
Когда я читаю его пьесы, мне часто вспоминается интонация, с которой это было сказано. Действительно, ничего плохого эти пьесы в театр не принесли. А хорошего за двадцать лет вместе с ними пришло много.
Иногда кажется, что Приеде пишет о пустяках, событиях незначительных. В случае с пьесой «Читала Бебре» оказалось между тем, что «пустячок» открыл дорогу новому жанру. Через три года после этого была написана пьеса «Тринадцатая» — о таком же, как Гунта, странном существе, мастере по ремонту телефонов, который живет одним — сочинением песен и их собственным исполнением. Эту пьесу в 1966 году в результате колебаний профессиональных режиссеров поставил сам драматург — нашел трех хороших актеров, согласных репетировать вне всякого плана, и поставил, говорят, неплохо. Они объездили с этим спектаклем всю Латвию, благо не понадобилось громоздкой бутафории. Три актера с увлечением разыгрывали историю о том, как юный сочинитель песен случайно попадает в квартиру музыкального критика, решительно не принимающего «гитарной самодеятельности», и как между людьми, связанными общим делом, завязываются новые, интересные отношения. Спектакль был скромным, камерным, но повсюду пользовался успехом. Прошло десять лет. Казалось, все уже забыли про «Тринадцатую». Но в прошлом году вдруг вспомнили.
В Художественном театре, где когда-то дебютировал автор, а Петер Петерсон одну за другой выпускал на сцену его первые пьесы, теперь режиссер Арнольд Линынь поставил «Тринадцатую» с молодыми актерами. В пьесе ничего не меняли. Только озвучили ее ритмами современной музыки.
Сегодня и для актеров и для зрителей это спектакль о главном — стоит видеть, с какой душевной отдачей он играется и с каким напряженным вниманием его смотрят. Дело в том, что Приеде через «пустяк» сказал нечто весьма серьезное. Десять лет назад это прошло почти незамеченным, а теперь открылось благодаря новому театральному поколению. Как в пьесе «Читала Бебре», так и в «Тринадцатой» рассказано о верности человека своей творческой природе, своей мечте. Две пьесы связаны одним мотивом, и в обеих он — главный. Не случайно эти пьесы музыкальны по структуре. Речь идет о молодых людях, которые, может быть, сами себя толком еще не знают, но живут как бы по законам музыки. Они слышат ее в себе и ей подчиняются. Наивная мечта Гунты Бебре — такая же музыка и верность себе, как песни, сочиняемые телефонным мастером. Надеюсь, понятно, что речь идет о музыке души, ее свободном и естественном звучании. Вряд ли эту тему можно назвать пустяковой. Практика искусства, во всяком случае, подтверждает ее серьезность.
* * *
Пьеса «Лето младшего брата», написанная в 1954 году, означала для латышской сцены примерно то же, что для русской «В добрый час!» Виктора Розова. Пьес Розова Приеде тогда не читал и о новых тенденциях в драматургии не задумывался. Он только что закончил университет, работал ученым секретарем Института архитектуры и строительства, а пьесу стал писать, на себе испытав, что значит молодому строителю начать самостоятельную жизнь. Он честно описывал себя и своих знакомых. Это качество — живая наблюдательность автора и отсутствие преград между нею и листом бумаги — и подкупило двадцать лет назад, и явилось новым словом. А когда спектакль вышел, его успех, само собой, сомкнулся с шумным резонансом пьесы Розова. Произведения незнакомых друг с другом авторов явились приметами единого процесса. Приеде и Розов иногда буквально совпадали в наблюдениях и в том, что хотели сказать. Они говорили о молодых, а те испытывали неодолимое желание думать
