шаги, – а потому, что ей не хочется подробно читать обо всем, что его беспокоит и тревожит. Понимаешь, нет? Не обижайся и не удивляйся. Ты же меня знаешь. Я выгляжу сильной, но на самом деле я трусиха. Из тех, кто не любит смотреть правде в глаза. Но я должна признаться, что довольна тобой. Правда. Хотя я не читала и никогда не стану читать то, что ты пишешь, я тобой горжусь.
И чем же? Ну-ка, послушаем, чем же ты гордишься?
Что ты не такой, как твои друзья. Что, несмотря на всю эту разгильдяйскую жизнь, из тебя не вырос избалованный бездельник. Ты воспитанный, дисциплинированный, с уважением относишься к людям, знаешь, что нужно трудиться, не щадя себя.
Ну вот опять, мама. Опять ты со своими глупостями. Поэтому я тебе нравлюсь? Потому что я похож на тебя? Правильный, добросовестный, обладаю должным стоицизмом и чувством собственного достоинства. И этого достаточно, чтобы меня уважали, чтобы я стал честным гражданином мира. Ты это хочешь сказать? Прости, а как же вранье?
Какое еще вранье?
Ложь, которую мы рассказываем. Гордость, которая подталкивает лгать. Лицемерие, которое стоит за ложью. Мы живем, не рассказывая другим правды, замалчивая ее. Интересно почему. Может, нам стыдно? Впрочем, ты сама только что сказала: ты не любишь смотреть правде в глаза. Господи, до чего же мы похожи. Ты вырастила настоящее чудовище. И, кстати, мне не нравится, куда повернул наш разговор. Этот жалобный и требовательный тон. Но я больше не могу держать это в себе. Ты хоть понимаешь, сколько всего скрывала от меня с первого дня моей жизни? О скольком не упоминала, не говорила – я вырос, окруженный молчанием! Ты хоть представляешь, сколько вопросов, оставшихся без ответа, сопровождали все мое детство? Зачем было скрывать от меня, что ты еврейка? Зачем скрывать, что ты богата или, по крайней мере, раньше была богата? Почему не рассказать, кто были твои родители и что с ними стало? Ты стыдилась того, как они умерли? Мама, ну что за показная благопристойность. Тебе это не идет. Почему ты не рассказывала мне о тете Норе и дяде Джанни? Почему я жил в мире без прошлого, без генеалогии, без корней? Какая абсурдная идеология заставила тебя воспитывать ребенка как в секте? Сколько секретов! Сколько ненужной лжи! Ты вырастила достойного наследника. Самозванца, хронического лгуна, того, кто, как и ты, ненавидит смотреть правде в лицо. Как бы я хотел услышать твои объяснения. Но я их не дождусь. Потому что тебя нет, тебя не существует. Ты – голос в моей голове, воплощение всего, что я оплакиваю, обманчивый огонек, то и дело освещающий мрак.
Что ж, если хочешь поговорить о лицемерии, давай. Ты говоришь, что сердит на меня, на дядю, на всех за то, как обошлись с твоим папой. А ты сам? Как ты с ним обошелся? Если ты сказал мне правду, за все эти годы ты про него ни разу не вспомнил. Как, видимо, и он про тебя. Вот это, поверь, за пределами моего понимания. Чего вам стоило? Без меня, наоборот, все должно было стать проще. Ты бы мог восстановить с ним отношения, вернуться в то время, когда был маленьким и не отходил от него.
Не думай, что я не пытался. Пытался. И куда чаще, чем ты думаешь. Сколько раз я прогуливал школу, чтобы оказаться там в понедельник утром, в часы посещения. Сколько времени я простоял перед тюрьмой, не решаясь войти. Неужели ты об этом не знала? Наверняка ты видела, что я сижу за столиком в баре, куда в основном ходят родственники заключенных. Пестрая, шумная толпа, наделенная особым достоинством, заслуживающая всяческого восхищения. Они бы тебе понравились: матери, жены, сестры, маленькие дети или внуки-подростки. Все пьют капучино в ожидании, когда можно будет коротко повидаться с лишенным свободы родственником. Вон они, мама: с пакетами, свертками, подарками, фотографиями на память. Не думай, что я считаю себя лучше их, что гляжу на них сверху вниз. Наоборот. Они служили мне примером. Но мне было до них не дотянуться. Какое достоинство, постоянство, скромность! Как я мечтал вести себя так же сдержанно, так же искренне. Но у меня не получалось. Вот почему я так и не вошел внутрь. Сидел себе за столиком бара и ждал, пока часы посещения снова пройдут, наблюдая, как товарищи по несчастью заходят туда с довольным видом, чтобы час спустя выйти по одному, с грустным-прегрустным лицом. Только богу известно, как же я им завидовал, как же мечтал быть на них похожим, пытался вообразить, что они чувствуют.
Ах вот куда ты направляешься? Ну да, сегодня понедельник, день посещений. Оглянись, еще совсем темно. Тебе не кажется, что еще рано?
Ты ошибаешься, мама. Скорее, уже поздно.
Право на возмещение убытков
– Нет, ты мне все-таки объясни, – перебил я ее невежливо. – Ты их ни за что не пропустишь, даже по ошибке.
– Не знаю, о чем ты, – ответила она, притворившись, будто приняла мой упрек всерьез.
– О твоей нездоровой страсти к похоронам.
По обращенной ко мне улыбке я понял, что она не только догадалась, куда я клоню, но и была не против мне подыграть.
– О тебе можно сказать то же самое, – вновь заговорила она. – Вот кто мы, наверное: парочка некрофилов.
Мне было трудно запретить себе мысленно вернуться в то сентябрьское утро, когда сразу после маминых похорон она объявила о намерении уехать в Израиль. С тех пор – речь о событиях, произошедших сорок лет назад, – мне доводилось встречаться с ней еще раз десять или немного больше, в том числе по радостным поводам (свадьба, религиозные праздники), но почему-то в память врезались ее мимолетные появления на похоронах. Если в свое время она решилась на нелегкое путешествие, чтобы принять участие в прощании с дядей Джанни, мне пришлось превозмочь неприязнь к Сачердоти, чтобы не пропустить похороны ее отца Боба. Вероятно, так происходит со всеми двоюродными и троюродными братьями, особенно начиная с определенного этапа жизни; единственный повод встретиться – наименее удобный.
Странно было видеть ее среди людей, которые слишком холодным апрельским утром, после отпевания в церкви, собрались у могилы для последнего прощания.
Отца не стало за пару дней до этого. Как рассказывала славянская женщина, которую я нанял, чтобы она за ним ухаживала, отец ушел с добросердечной скромностью, которая отличала его в последние, спокойные годы: в своей постели, слушая один из хитов Бадди Холли, подремывая
