этом случае рассчитывал на несомненный успех: он полагал, что теперь без труда можно низринуть Руфина, когда против него вооружены все сословия и сам император не любит его; что же касается остального Двора, то Стилихон думал, что, раздираемый партиями, он не в состоянии будет противиться его желанию, и, не имея военной силы, побоится противодействовать ему, особенно коль скоро он явится туда с войском.
Расчёт Стилихона, однако ж, далеко не был верен. Мы уже видели, с каким неудовольствием и негодованием принял Константинополь и весь народ известие об этом намерении Стилихона; разные партии при Дворе, когда узнали об этом, соединились и, если они ничего не могли сделать вопреки Стилихону, то это нисколько им не мешало видеть в его намерениях нарушение прав Империи и желание междоусобной войны, и побуждать народ к оппозиции. Руфин, со своей стороны, решался испытать все средства, чтобы удержать за собой место Первого Министра и держаться против Стилихона или, если пасть, то по крайней мере недаром, но достаточно отмщённым. Так как опасность грозила более всех ему, его личным интересам, то, покуда прочие сановники Восточной Империи ограничивали оппозицию против Стилихона одними жалобами на несправедливость его притеснений, он немедленно приступил к делу.
В своём затруднительном положении, Руфин решился искать у варваров опоры для своего колеблющегося могущества и влияния в государстве и с их силами выступить против Западного министра. Он расчитывал так: « Если варвары придут в Империю, то Стилихон уже не подумает идти на Восток: ему тогда нужно будет быть готовым к защите пределов Западной Империи, которую варвары не преминут потревожить; вступив же с ними в борьбу, он потеряет войско, которое доселе давало ему такое огромное преимущество в силах пред Восточным Двором, а следовательно вместе с ним и всякую охоту к притязаниям на управление Востоком; между тем, когда будет обессилен этот враг, он (Руфин) выигрывает очень много в отношении к внутренним своим врагам; они должны будут тогда замолкнуть со своими интригами, а он приобретёт, какую захочет, власть в государстве; потому что варвары всегда будут крепким оплотом для его могущества» [43]. Составив себе такой план, Руфин, при первом наступления весны 305 года, вошёл в союз с разными варварскиии племенами, жившими в нынешней Южной России, Сербии, Галиции, Молдавии, Валахии. Не нужно представлять себе вместе с Клавдианом этот союз явной и намеренной изменой государству; не нужно думать, что Руфин призывал варваров с намерением опустошить Империю в отмщение за ненависть к нему всех сословий: потому что это решительно не приносило Руфину пользы и нисколько не сообразовалось с характером министра, который во всех своих распоряжениях искал положительной выгоды для себя; напротив, этот союз должно представлять призванием варваров на службу Империи, что было в то время, как видно на предыдущего моего изложения, делом весьма обыковенным, А по всей вероятности, этот союз заключён был не тайно, как думает Клавдиан, но с согласия других государственных мужей, желавших притязание Западного министра на власть на Востоке отразить силой: если варвары опустошили области Империи, то это ещё не доказывает намеренной измены со стороны министра, а только указывает на их характер, отличительной чертой которого было грабить и опустошать везде, где только не было препятствия. Таким образом хотя Руфин не имел желания разорять свою Империю, но варвары, из-за Дона и из задунайских стран быстро перешедши через Caspia Claustra и снежные горы Армении, и вступив в азиатские провинции, начали грабить их жителей. Каппадокия, Киликия и вся Сирия много от них потерпели [44]. В то же самое время другие варвары пришли в европейские области Империи и, не имея для себя дела и не получая достаточно денег от правительства, воспользовались беззащитным положением государства и тоже начали грабить. Готы, поселившиеся во Фракии, нисколько не мешали им продолжать опустошение, несмотря на то, что по договору с Феодосием Великим, обязывались защищать Империю от врагов и вообще служить в её пользу; напротив, многие, увлечённые их примером, сами пристали к ним; тогда действия варваров сами собой обратились в формальную войну. Не встречая нигде сопротивления, они, подобно разбойникам, нестройными, но многочисленными толпами бродили по землям Македонии, Фессалии, Паннонии, нередко появляясь во Фракии в виду Константинополя, знаменуя свой след опустошением. Руфин увидел наконец, что варвары вовсе не занимаются его интересами, и нисколько не обращают внимания на выгоды Империи, и что они своим поведением способны не столько поддержать его могущество, сколько ускорить его падение. Попав, что называется, из огня в пламя, Руфин начал искать средств поскорее удалить их из Империи.
Правительство было того же мнения, и потому решилось вступить с ними в переговоры: Руфин, назначенный полномочным посланником, указал им на Италию и уговаривал их напасть на неё, обещая им за это награду; но как переговоры с ними на первый раз не имели успеха, и они не дали решительного ответа, то правительство нашло нужным прибегнуть к другим мерам, чтобы облегчить тягостное положение Империи. Двор разделился на партии: одна, во главе которой стоял Руфин, предлагала призвать на службу Империи гуннов. Руфин рассчитывал употребить этот воинственный и свирепый народ как для усмирения варваров, так ещё более для исполнения своей заветной мысли отразить силы Западного министра их силами. Другие же, более добросовествые сановники, вопреки намерению Руфина, хотели призвать Стилихона на помощь государству [45]. Так как эта партия была многочисленнее первой и одерживала явный перевес над ней, то Руфин употребил со своей стороны всё, что только от него зависело, чтобы воспрепятствовать исполнению её намерения: потому что с исполнением его сами собой рушились бы все доселе веденные им дела против Стилихона, и допустить Стилихона с войском до Константинополя значило приготовить самому себе погибель. Руфин вторично и уже тайно отправился в варварский лагерь, и как на этот раз он предлагал им не одни обещания денег, а самые деньги, то главная цель его достигалась: варвары удовольствовавшись этой наградой и тем, что они доселе награбили себе, оставили страну, быстро пошли к Альпам в выразили явное намерение, перешедши их, вторгнуться в Италию и там тревожить Стилихона. Руфин рассчитывал, что «возвратившись недавно из похода, западный министр не вдруг соберется с силами, чтобы отразить врагов, а тем менее победить их»; он полагал, что «дела на Севере на долгое время привлекут внимание Стилихона и заставят его поневоле дать варварам время ещё более усилиться».
Но Руфин жестоко обманулся в своих
